Истоки

Александр трудно поднял глаза. Лица бойцов — молодые и изношенные жизнью — были печальны и строги, с зябким серым налетом. Та же изнутри дохнувшая изморозь упрекающей правды знобила лицо комбата капитана Мурзина, степной зной еще не успел выжечь госпитальную квелую бледность с этого злого и решительного лица.

Показав капитану Мурзину позиции своей роты, Крупнов попросил разрешения отступить на сто метров, иначе рота будет нести большие потери на этом, до плешивой желтизны облизанном ветром холмике.

— Ни шагу назад! Вперед можно, а назад — смерть. Позициями своими ты должен гордиться.

Александр улыбнулся. Его капитан гордился всем: портсигаром, серым конем, ушлым ординарцем и даже своей развинченной походкой — результатом редчайшей, лишь в Забайкалье свирепствующей болезни коленных суставов.

Из восточной балки вскарабкался на желтый холм куцый вездеход. В разметнувшихся дверях возился, поворачиваясь к солнцу красным затылком, толстой спиной, Чоборцов. Вылез, снял фуражку, вытер белый до бровей лоб. Расправив усы, всмотрелся в бинокль в переливающиеся волны наступавшего странного войска.

— Как бар-раны, прут! Разъяснили бойцам, что за публика валит? — спросил он Мурзина.

— Я получил приказ остановить их. Не послушаются — открою огонь, товарищ полковник.

Чоборцов, вздрогнув, удивленно взглянул на комбата.

— «Огонь, огонь!» — совсем по-ребячески передразнил он, выпятив нижнюю губу. — А почему огонь по своим? Объясните солдатам: эти люди бегут в панике, тащат за собой немца. Не остановим — они сомнут нашу дивизию.

Чоборцов сел в машину, высунул крупную голову с седым ежиком. Машина, как челнок, заскользила по вызревшим травам навстречу валившим по-овечьему, гуртом людям.

Бойцы отступающей армии — русские, украинцы, грузины — бежали по степи к Волге, сметая на своем пути мелкие части. Солдаты искали спасения на Волге, поэтому торопились добежать до нее. Там когда-то разбили белогвардейцев. Сейчас произойдет то же самое с немцами. Говорили, будто сам Сталин приехал в Сталинград, чтобы лично руководить сражениями. Тем, кто не видел этого города на Волге, он представлялся надежной крепостью, с высокими стенами и башнями.

Навстречу этим людям и помчался на машине командир дивизии Чоборцов.

Александр обошел траншеи, перебросился словом с суровым Варсонофием Соколовым и Абзалом Галимовым, сидевшими у пулемета. Задержался на минуту с Ясаковым.

— Что-то от тебя духами прет?

— Не от меня, Александр Денисович, а от нужника, вон в селе с краю притулился. Не удивляйся запаху. Ребята из второго батальона с боем взяли разбитый парфюмерный автобус, все попили. А теперь то и дело в нужник бегают.

«Веньку всегда посылает бог в самые скучные минуты, мертвого развеселит».

Из ниши в боковине траншеи Ясаков вынул баклагу.

— Хлебнешь? Горячая, чуть не кипит.

Александр отказался. Положил под язык градинку соли — привык у мартена к соленой воде. Ясакову выговаривать не стал: кроме баклаги в боковине лежали гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Хозяйственный мужик!

— А может, обойдется без огня? — Басовитый голос Ясакова непривычно дрогнул. — На груди у них могут оказаться ордена… По ногам, что ли?

Александр и сам горячо умолял, не зная кого (судьбу, случай, своего комдива, поехавшего вразумлять потерявших голову), чтобы не довелось бить своих. И все-таки он не знал, что же, кроме этих жестоких, беспощадных мер, могло спасти Родину.

— Тем больше спроса с орденоносцев, — сказал он.

Подошел к Мурзину, стоявшему за кустами бобовника.

— Посмотрите-ка, что там делается, — сказал Мурзин, подавая Александру свой бинокль.

Александр хорошо видел и без бинокля и взял его, чтобы показать Мурзину, что он ценит его внимательность. Накаленный солнцем бинокль обжег брови. Александр увидал втиснутые один в другой холмы в темно-голубых и золотистых росплесках светотени. А с запада, как бы раздвигая холмы, вытемнились толпы людей густыми потоками. И он внутренне дрогнул — сметут… Оглянулся. За спиной на пригорке старая, с потемневшей колокольней церковь поблескивала крестом. У распахнутых дверей женщины и подростки грузили пшеницей подводы, устилая зерном дорогу от церкви до бричек. На колокольне в темноте проемов травянисто зеленели гимнастерки наблюдателей, двоеглазо вспыхивали стекла биноклей.

И снова глянул на запад. Чоборцов вылез из машины. Толпа остановилась, как бы навертываясь вокруг машины. Минуту Чоборцов был виден, потом темная толпа закатала его в себя, как войлок котенка. Подходившие все напластывались вокруг густого ядра. А из-за холмов наплывали все новые волны людей, стекали по склонам, темнея в тенях облаков.

Толпа раскололась, обнажив машину, Данилу Чоборцова, махавшего руками. Часть людей затопталась на месте, другие отвалили в сторону и двинулись прямо на позиций батальона.