Наши интеллигенты в плену стараются всеми средствами быть полезными русскому обществу, чтоб тем самым пропагандировать способности чехов. В Тюмени четверо интеллигентов, и среди них известный адвокат, трудятся в почтовом ведомстве, цензуруя корреспонденцию военнопленных. Трое взялись упорядочить Пушкинскую библиотеку, где они заводят новые каталоги по темам. Один работает в канцелярии градоначальника, еще некоторые обучают русских солдат хоровому пению. Таким образом, все они заняты делами, которые без сомнения сумеет оценить русская общественность. Будем надеяться, что в ближайшее время чешская интеллигенция найдет себе в России более полное применение».
— Ясное дело, офицеры-то всюду устроятся, — бросил Райныш.
— Дело не в том, чтоб устроиться, а важно хотеть и уметь помогать бескорыстно!
— Да чего он вякает, когда ему слова не дали!
Снова все дружно ополчились на Райныша.
Даже Завадил, который до сих пор никогда не вмешивался в споры, поднял руку и встал:
— Прошу фактическую справку. Я только хочу спросить предыдущего оратора: сам-то он уже сделал что-нибудь бескорыстно для нашего народа?
И, покраснев от волнения, Завадил сел на место.
— Всякий может что-нибудь сделать, — примирительно сказал Бауэр. — Чтобы помогать, вовсе не надо быть интеллигентом.
— Слушайте! Вот тут прямо о Райныше написано!
Не смотрите, братья, на то, что мы пока еще бредем по болоту… стаи стервятников и нетопырей окружают нас… Кроты уже принялись за дело, подкапывают дорогу… Но наша твердая поступь растопчет их…»
Райныш резко поднялся; Бауэр сумел предотвратить назревавшую ссору:
— Тише, слушайте, вот сообщение поважнее…
И, повысив голос, прочитал:
Металлисты, срочно сообщите ваши адреса, вас незамедлительно определят на работу на выгодных условиях».
Тут все разом забыли о споре; задние придвинулись поближе. Гавел мигом очутился впереди всех.
— Стой! Металлист — вот он я! Где это?
— Слушайте дальше!
— «Требуются специалисты: цинкографы, литографы, картографы…»
Пленные внимательно прислушивались, ожидая, назовут ли их профессию. Не дождались; однако надежды их разгорелись.
Среди всеобщего волнения Завадил медленно встал и поднял руку.
— Завадил! — окликнул его Бауэр.
— Прошу слова.
— Говори, мы ведь не под протокол ведем собрание.
Завадил был необычайно серьезен.
Первым долгом он откашлялся, потом слегка повернулся, чтоб его могли видеть те, кто был позади.
— Уважаемые друзья. Из газеты видно, что мы, чехи, имеем в России возможность жить на свой заработок. Поэтому разрешите мне сказать несколько правдивых слов. Я уже долго над этим думаю. Я хочу сказать, что пора бы уж нам что-то делать. Думаю, после всего, что мы тут читали и слушали, настало время каждому из чехов открыть свои карты. И главное, чтоб каждый действительно делал что-то по своим силам для общего дела. Я имею в виду — для нашего народа. Вот мы слышали о деятельности наших господ интеллигентов…
Блеск его глаз скрестился с блеском глаз Бауэра, и тот невольно покраснел.
— Мы должны признать, что там правильно пишут, — мы обязаны отдать им свои искусные руки, поскольку русские, собственно, сражаются ведь за нас и вместо нас!
Тут Завадил помолчал, покашлял, прикрыв рот рукой, и вдруг поднял с земли еще одну газету, которую раньше никто не заметил.
— И еще одно. Вот тут, друзья, написано: «По местам, товарищи! Судьба народа — это судьба пролетариата!»
— Потому что народ есть пролетариат.
— Только ты-то скорей из немецкого, чем из нашего!
Завадил не обратил внимания ни на реплику Райныша, ни на то, что ответил Райнышу Гавел. Он склонил голову к плечу, выдержал паузу среди всеобщего напряжения и потом поднял свою газету высоко над головой.