Князья из Менцлина намеревались предложить сыновьям Хальвдана союз на прежних условиях, вплоть до брака одного из братьев с овдовевшей женой прежнего вледельца Хейдабьюра. Сыновья Хальвдана лишь немного опередили их. Причем князь Прибыслав сказал, что не возражает против крещения своей сестры, если это нужно для заключения брака с Рериком конунгом, оговорившись только, что князь Боревит должен это одобрить. А Харальд при этом бросил на брата торжествующий взгляд, словно говоря: ну и как ты собираешься приносить жертвы Фрейру, если даже жена твоя станет христианкой?
Ульва и его ближайших сторонников переговоры сыновей Хальвдана и Прибыслава совсем не обрадовали.
— Беда, госпожа! — озабоченно говорил Альв, когда они с фру Химмелин сошлись в гостевом доме обсудить новости. — Договорятся. Вильцы о себе заботятся. Продадут нас. Вальгерд выдадут замуж, для нее все по-старому будет, а мы-то куда денемся?
— А что мы можем сделать? — Химмелин развела руками.
— Кое-что можем. Сама смотри. Братьев двое. Старший христианин и на христианке женат. Младший согласен приносить жертвы и женится на Вальгерд, то есть менцлинский князь будет его союзником. Младшего брата нам надо бояться! Не будь его — старший один останется. Тинг его не примет, а родичи жены не помогут — им своих забот хватает. Вернутся Эймунд и Асгаут — Харальд и дня не продержится, потому что поддержки ему не будет ниоткуда.
— Да куда же его девать, младшего брата?
— А туда, откуда все приходят. — Альв огляделся, не сидит ли кто-нибудь из челяди слишком близко. Они втроем — раненый парень, женщина и старик, — могли полагаться только на себя и на те средства, которые остались в их слабых руках. — Тут еще вот что есть! — Альв наклонился ближе к Химмелин. — Если сейчас он… того… то старший на гостей может подумать. Он на гостя скажет, тот за меч… Чем бы ни кончилось, мира им больше не видать. Тогда и велеты с ними мириться не захотят. И уже к зиме снова Хейдабьюр будет наш.
Все трое переглянулись. Альв сказал правду: именно младший из двух сыновей Хальвдана был для них наиболее опасен. Он стоял наиболее близко к власти, потому что был менее упрям и менее привержен к нежеланному для горожан христианству.
— Только у меня сейчас нет ничего… такого, — проговорила Химмелин. — В город надо послать… к сведущим людям. Но ведь могут догадаться. Потом вспомнят…
— Почему же и не послать? — Альв пожал плечами. — Скажем, рана Ульва конунга открывается. И его невеста принесет нужные травы.
— Ингебьёрг?
— Конечно! Эта девушка еще не оставила надежды стать здесь королевой, и для этого ей нужно, что Ульв сделался конунгом в Хейдабьюре. Заодно и Вальгерд…
— И ее? — Химмелин широко раскрыла глаза.
— Если Рерик на ней не женится, то Эймунд или Хакон ее уже не возьмут. Лучше им у твоих родичей в Рёрике невесту сосватать. Зачем нам велеты — они с теми, кто здесь у власти.
Химмелин медленно кивнула. Вильцы всегда были непримиримыми врагами ее родичей-ободритов, и избавление от велетской княжны, средства союза Хейдабьюра и Менцлина, было бы им весьма выгодно. Ничем другим она не могла пока помочь своему брату Мстивою, который, возможно, когда-нибудь еще поможет ее сыновьям.
— А если все-таки… на нас подумают… — нерешительно добавила она чуть погодя. — Как бы нам и последнего не потерять, без головы не остаться.
— Не подумают на нас, не бойся. Если с умом за дело взяться… Я тут уже придумал кое-что…
— Что?
— Кто Рерику чашу подаст, сам его не переживет. И спрашивать будет не у кого!
В тот же вечер раненый Ульв снова почувствовал себя хуже. Альв и Химмелин не спали, присматривая за ним, всю ночь напролет. К утру у молодого конунга началась лихорадка, на повязке проступило пятно свежей крови. Харальд, верный своему намерению миловать побежденного врага, предложил своих знахарей из войска, опытных в излечении ран, но Химмелин отказалась и попросила, чтобы ее сына осмотрели мудрая фру Гюрид и ее дочь Ингебьёрг. Харальд согласился: он и сам уже не хотел лишиться заложника из числа сыновья Сигимара, который если и не обеспечит ему безопасность, то поможет потянуть время в случае появления старших братьев.
На другой день пришли Ингебьёрг и ее мать. Пока фру Гюрид перевязывала рану Ульва, Альв пошептался с девушкой, и она, почти не расспрашивая, коротко кивала в ответ на все, что он ей говорил.