Источник судьбы

У Рерика мелькнула мысль о короле Лотаре — потом о Карле — а потом о сестре обоих, Гизеле. И тут он не выдержал. Будущий гнев королей его не слишком волновал, но Гизела придет в ужас, когда узнает об их сегодняшних делах. И наверняка пожалеет о том, что была с ним так приветлива. Она будет считать его кровожадным варваром, устыдится своей прежней дружбы с ним. И особенно того, что случилось во время ее тогдашнего приезда во Фландрию… Она просила его не обмануть ее доверия — тогда Рерик считал, что она имеет в виду молчание, и молчал, не откликаясь даже на намеки лучших друзей. Но сейчас он вдруг понял, что обязан ей не только молчанием — но и поведением, таким, чтобы ей было за него не стыдно.

— Харальд! — резко оторвав от себя плачущую девушку, Рерик шагнул к брату. А девушка, тонким женским чутьем уловив перемену в его настроении, больше к нему не липла и даже затихла. — Харальд, он прав. Мы вообще не сможем оставаться здесь, если сожжем этих уродов! Король Лотарь не простит нам такого самоуправства в его владениях.

— К троллям Лотаря! Нам будут плевать в лицо, а мы — утираться? Да лучше нам вернуться во Фландрию или в Смалёнд, чем такое терпеть!

— Но предложи им хотя бы сдаться! Может, им уже хватило, может, от дыма у Альдхельма вправились мозги! Если он признает свое поражение, то мы выиграем даже сильнее, чем если бы убили его!

Харальд был не только мстителен и тщеславен, но и далеко не глуп, поэтому справедливость этого довода и свои возможные выгоды осознал довольно быстро.

— Скажите им там! — крикнул он хирдманам, не желая подходить к дому, чьи стены уже были охвачены языками пламени почти до крыши. — Пусть передадут Альдхельму! Я прощу его, если он выйдет из дома без оружия, с поясом на шее, положит голову мне на колени и признает меня своим конунгом отныне и навеки. А иначе дом будет сожжен!

Наблюдая за домом, Рерик краем глаза заметил, как из темноты в круг огненного света вошла Теодрада. С ужасом оглядываясь вокруг, она не решалась даже обратиться к мужу. Заметив девушку, которую утешал Хериберт, она подошла и обняла ту, и девушка прижалась к ней, вздрагивая всем телом. Ее била дрожь, она рыдала без остановки, видимо, от потрясения. А Рерик снова подумал, как вовремя попытался исправить дело. Уж само собой, Теодрада обо всем поведала бы матери. И графиня Гизела никогда больше не приехала бы их навестить. И никогда бы она больше не думала о нем, Рерике, хорошо. Его собственная мать, фру Торгерд, или двоюродная сестра Хильда, или бабка, старая королева Рангхильд, оставшиеся в Смалёнде, полностью одобрили бы действия Харальда. Им чужды понятия греха или милосердия к врагам, зато они хорошо помнят старину мудрость, гласящую, что за бесчестьем и беда тут как тут. И что кровью обидчика смывать оскорбления — самое верное средство обезопасить род от потери удачи. Той удачи, которая не задаром досталась сыновьям Хальвдана.

Но эти женщины — Теодрада, Гизела, даже вот эта, темненькая, что рыдает сейчас в объятиях правнучки Карла Великого, — христианки и выросли в совсем других понятиях. То, что для норманна слабость — для них подвиг милосердия, прямо-таки обязанность благородного человека. Гизела будет довольна, если они простят подлеца Альдхельма. И это, пожалуй, достаточная причина для того, чтобы его простить. Ну, хотя бы пока…

Рерик никогда не считал себя хорошим христианином — слишком сложно христианские взгляды и обычаи приживались в его душе, взращенной в совсем других понятиях и ценностях. Лишь благодаря его привязанности к графине Амьенской он иногда пытался поступать как христианин — словно издалека заимствовал ее благочестия, хотя совсем не осознавал этого.

Услышав слова Харальда, девушка вдруг вырвалась из объятий Теодрады и бегом ринулась в горящий дом! Теодрада вскрикнула, даже мужчины вокруг охнули в изумлении. Казалось, от пережитого дочь Альдхельм тронулась умом и решила погибнуть, подобно королевам древности, заодно с мужчинами своей семьи.