Источник судьбы

— Она, надеюсь, уже далеко, — язвительно сказала старая королева. — А ты, родич, припомни-ка пословицу: ложь сама дает лжецу по шее! И это еще самое мягкое наказание для тебя за все твои проделки!

— Мои… проделки? — Гудлейв смотрел на нее в изумлении, так его потрясло все происходящее. Да и отвык он за последние годы, что его, конунга, решения называются проделками, а не деяниями. И, будто вспомнив не такое еще далекое детство, он с испугом смотрел на грузную сердитую старуху, упершую руки в бока и явно собиравшуюся задать внуку хорошую взбучку. — А что я сделал?

— Вот что ты сделал! — бабка Рагнхильд извлекла из-под передника знакомый ему обломок кости с полузатертыми рунами и обвиняющее ткнула им в воздух. — Вот что! Я знаю, кто сделал эту кость! И кто привез! И кто приказал ее сделать! Приказал от очень большого ума! Эта норвежская дева — валькирия! Кто станет ее мужем, тот умрет, и долго ждать ему не придется! А ты собирался стать ее мужем против ее воли и воли Одина, пытался обманом выманить у судьбы скорую смерть! А сам даже ни одного подвига еще не совершил, чтобы не так стыдно было в Валгалле показаться! Понимаешь теперь, что ты натворил? Натворил бы, если бы тебя не спасли, как котенка из воды за шкирку!

— Валькирия? — Гудлейв не мог поверить. — Да какая же она валькирия, если она дочь Эйстейна конунга из Хейдмёрка? Или это не правда?

— Она-то дочь. Эйстейна из Хейдмёрка, — уже не так сурово подтвердила бабка Рагнхильд. — А ты-то понимаешь, что чуть не погубил сам себя?

— Но где она?

— Она уехала. К тому жениху, к которому ее послал Один.

— А Сигвара… — Гудлейв посмотрел на свою подругу.

— А я осталась! — с вызовом и торжеством подтвердила та его очевидную догадку. — И ты, конунг, должен меня благодарить за то, что я спасла тебя от нее. И ты не посмеешь обидеть меня — свободную женщину! — а к тому же мать твоего сына. Единственного и старшего сына! Может, ты наплодишь еще десяток сыновей от разных там знатных фру, но мой пузатик останется старшим навсегда!

Гудлейв присел на эту же лежанку, опустил голову и обхватил ее руками.

— А где же ее люди? — спосил он чуть погодя, имея в виду дружину Сванхейд. — Где корабль?

— Ушел со всеми. Чего ее людям делать здесь без нее?

— И то правда… Госпожа королева. — Гудлейв посмотрел на Рагнхильд и даже взял ее за руку, как в детстве. Все-таки это была его родная бабушка, и он знал, что она не захочет причинить ему вреда. — Ты ведь не опозоришь меня перед людьми… ну, с этой костью?

— Я еще не выжила из ума, чтобы позорить собственный род, — проворчала бабка. — Но никто не спасет обреченного, и если ты сам хоть кому-то расскажешь, вина будет не моя. Мы сейчас выскоблим ту проклятую кость дочиста, а если кто-то спросит, где же норвежская девушка, отвечай, что она всем приснилась. Понял?

— Понял. Ну, Рери… Он-то знал, кого увозит?

— Еще бы! — Сигвара усмехнулась. — Он и шазюблю ту подарил, чтобы йомфру могла в ней уйти вместо меня.

— И не жалко тебе… шазюблю? — Гудлейв покосился на нее, остывая и уже чувствуя скорее стыд, чем гнев. — Уехала ведь!

— Не жалко, — с гордостью ответила Сигвара. — Я ведь сохранила тебя, конунг, а это поважнее какой-то там шазюбли!

— Ну, тогда придется мне подарить тебе что-нибудь не хуже! — Гудлейв подвинулся ближе и обнял ее за плечи. — Ты ведь теперь свободная женщина, да еще и мать моего сына… Да, да — единственного и старшего!

Путь до сердца Свеаланда занял пять дней. Плыли вдоль берега, мимо полосы шхер, которые здесь тянутся вдоль всего побережья. Глядя на них, Рерик вспоминал предание о том, что великанша Гевьюн бычьей упряжкой вырвала из Свеаланда кусок земли — где теперь озеро Лауг — и уволокла на юг, чтобы сделать остров Съялланд. А шхеры — это обломки земли и камня, которые она растеряла по дороге.

На первой же стоянке Сванхейд перешла на свой собственный корабль, и весь остаток пути Рерик виделся с ней только урывками. Даже сам ее корабль, обычная снека с десятком весел по борту, часто терялся в строю лангскипов позади, и повидаться с ней ему удавалось только вечером, когда приставали к берегу для ночлега и он приходил узнать, все ли у нее в порядке и не требуется ли какая-то помощь. Она обращалась с ним приветливо, но сдержанно, и он отвечал ей так же. О том, насколько близко они познакомились, не знал никто. Но поскольку о тайных замыслах Гудлейва на ее счет тоже не знал никто, кроме Анунда конунга, то и появление йомфру Сванхейд среди дружины никого не удивило. Люди всего лишь подумали, что она благополучно успела поправиться к дню отъезда.

Анунд всякий раз сопровождал Рерика. На стоянках они ставили свои корабли рядом, и с Рериком Анунд обращался дружески, по-всякому стараясь выразить ему свое доброе расположение. Похоже было, что на него сильное впечатление произвели предсказания королевы Рагнхильд и предупреждение, что успех его начинаний зависит от дружбы с Рериком.

Он единственный изумился, увидев Сванхейд на корабле, потому что единственный знал, что она должна была остаться. Но Рерик знал, что ему сказать.