Испытательный срок

— Нет, разумеется. Но… Возможно, догадывался. Незадолго до того, как… В общем, нашел у нас дома зажигалку Глеба. Скандал устроил.

— Глеб был у вас дома? — уточнил Рома.

— Что вы?! У нас консьержка, это сразу стало бы известно… Наверно, я случайно сунула зажигалку в сумочку, а потом выронила.

— А сам Глеб не хотел пообщаться с вашим мужем?

— Он предлагал, но я отговорила… — Виола по очереди посмотрела на ее добровольных извозчиков, — послушайте, Глеб что — сам, лично пришел и признался?

— Это и удивительно, — ответил Рома, — вряд ли он хотел повысить раскрываемость убийств в Северном отделе. Кстати, откуда у Глеба пятнадцать тысяч для вашей мамы? Сумма-то нехилая. Даже для меня…

— Он сказал, что заработал на Кавказе… В командировке.

— В командировке… — медленно, с расстановкой повторил Рома, доставая из кармана фотографию, — этого товарища не знаете?

Это было фото Леши-морпеха, взятое в паспортном столе. Леша в костюме и галстуке. Очень интеллигентно. Ольга буквально впилась взглядом в Виолу, наблюдая за реакцией. Ноль на фазе. Даже не моргнула.

— Нет… Никогда не видела. Кто это?

— Неважно… Не знаете, и хорошо…

Они остановились на светофоре, Рома вышел, посмотрел, как чувствует себя чемодан. Не готов ли к прыжку? Чемодан вел себя благоразумно. Опер вернулся в салон.

— Еще один вопрос… Акции и прочее деловое наследство мужа… Что вы собираетесь с ним делать?

Виола снова не смутилась.

— Я была у Никитского… Честно говоря, ничего в этом не поняла. Потом разберусь… Вы сказали, мне грозит опасность.

— Не исключено.

— И от кого?

— От того, кто на самом деле убил вашего мужа… Виола, вы хотите помочь Глебу?

— Конечно.

— В таком случае мы устроим свидание. Завтра. В тюрьме. Но при одном условии: говорить надо то, что попросим мы. Согласны?

Певица молча кивнула.

— Отлично… Дома я продиктую список продуктов, которые принимают в передачках. Вы не возражаете, если Ольга Андреевна останется сегодня с вами? На всякий случай…

* * *

Тюремная комната для свиданий напоминала переговорный пункт на центральном телеграфе недавних времен. На стене — кабинки с номером. В каждой — полочка с обшарпанным телефонным аппаратом без циферблата. Все просто, без высоких технологий: «Магадан — вторая кабина…» Только здесь, в отличие от переговорного пункта, стена была из толстого прозрачного оргстекла, за которым, буквально в метре, виднелось точно такое же стекло с точно такими же аппаратами. Два параллельных мира на дистанции вытянутой руки. И на расстоянии нескольких лет… Стекло, к слову, должно быть пуленепробиваемым, но прежнее руководство следственного изолятора сэкономило, а разницу расписало в преферанс. За это и за то, что вывозило наиболее романтичных арестантов в элитный ресторан с варьете, теперь находилось под домашним арестом. Ибо поместить даже в милицейскую камеру бывшего хозяина тюрьмы санкционировал бы только законченный циник, не знакомый со словом добродетель.

Виола присела на металлический табурет. По совету Ольги, она не делала яркий макияж и надела строгий костюм. Глеба уже привели. Она подалась вперед и по инерции прошептала его имя. Тот улыбнулся, махнул рукой в ответ и, взяв трубку, жестом показал ей сделать то же самое. Свидание было краткосрочным. Пять минут по таймеру.

— Привет… — его голос звучал спокойно-буднично, словно они встретились в кафе, — ты хорошо загорела. Как слетала? Как погода?

— Господи, Глеб, какая погода?.. Зачем ты это сделал?

— Все нормально, родная… Ты хотела помочь мне. А я помог тебе. Не переживай. Он же не отпустил бы тебя, верно?

— В чем помочь? Я ничего не понимаю.

Глеб перевел глаза вправо вверх. Нацарапанная гвоздиком надпись «Тебя слушают» предупреждала о соблюдении конспирации.

— Ты, главное, ничего не бойся… Расскажи лучше, как Таиланд? В Бангкоке была?

— Да, была… Хорошо в Бангкоке… Глеб, кого я должна бояться?!. Да, Андрей сложный человек, но я бы что-нибудь придумала… А теперь?! Какая же это помощь? Мне-то что теперь делать?! Ты обо мне подумал?

А вот и первая влага на глазах. Не Виола, а просто вылитая Эдит Пиаф. Только тушь не течет. Туманов ободряюще улыбнулся.

— Я думал и думаю только о тебе. Теперь ты свободна… Никто не будет следить и ревновать.

— Дальше-то что? Ведь все можно было решить по-другому!

Она заплакала теперь по-настоящему. Пришлось воспользоваться платком. Глеб, не отрываясь, смотрел на нее. Как она достает из кармашка платочек, как стеснительно вытирает слезы, не пытается найти зеркальце… Взгляд при этом был немного удивленный, словно у сбитого в штрафной площадке футболиста и не услышавшего заветный свисток судьи.

А время бежало, таймер тикал.

— Малыш, помнишь, я купил твое любимое вино и мы пили его в машине? Как пионеры. Боялись, что за моей квартирой наблюдают…

— Помню… — Виола сквозь слезу улыбнулась в ответ и убрала платочек.

— Ну вот! А теперь не надо бояться! Кстати, я потом купил еще бутылку! В секретере стоит. Хотел распить по твоем возвращении…

— Глеб… Глеб, ну зачем ты это сделал?!

Речь, конечно, шла не о купленном вине, а об убитом Якубовском. Но Туманов словно не слышал вопроса.