Испытание Судьбы

— Не они наши враги, Райдер. Фейри в беде, и идут сюда. Олень послал призыв к оружию и назвал нашу крепость местом сбора войск. А ещё потребовал, чтобы боги и богини собрались в этих стенах вместе с тем, кем бы на хрен ни был Лукьян, о чём даже грёбаный Олень не знает. Это самое безопасное место в Царстве Фейри.

— Лукьян старше Оленя. — Райдер пожал плечами, когда я прищурилась.

— Я долбаный Бэтмен, — прорычал Лукьян рядом со мной, посылая холодок по спине.

— Хрена с два, придурок. Я не стану Робином. Никаких колготок! — Спайдер скрестил руки на груди, вызывая Лукьяна на спор.

— да у тебя лишь раз что-то получилось, — поддразнил Лукьян.

— Я вернул Лену. Даже твой член не смог бы этого сделать, брат.

— Вы закончили? — спросил Райдер, и когда они продолжили молча смотреть друг на друга, Райдер кивнул стражникам, чтобы те открыли ворота и пропустили низшие дворы в святилище крепости. — Нам нужен двор больше.

Я махнула, и земля под нашими ногами загрохотала, когда двор расширился, возводя новую стену вокруг пришедших дворов, прежде чем те даже вошли в ворота. Я уставилась на свою руку, в то время как остальные уставились на меня. Стены становились все выше, и я добавила пики по вершинам, делая невозможными для восхождения. Стена походила на что-то из фильма ужасов, пульсирующая тёмной силой, которая жаждала крови.

— Когда ты открыла в себе эту способность, Питомец? — Райдер, широко распахнув глаза, с улыбкой осмотрел массивные стены и смертоносные шипы.

— Только что, — ответила я. — Дворы в безопасности внутри стен. Они могут разбить лагерь внизу, и мы разберёмся с ними, когда закончим траур. Мне нужно выпить, а потом ненадолго побыть наедине.

— Надеюсь, это включает обнажёнку. — Райдер усмехнулся, и я обернулась на говорящего Спайдера, который наблюдал за мной, шевеля бровями. — Эй, не осуждай. Ты получила этот член, девочка. Ты его заслужила. А ещё окольцевала его.

— Я не надевала кольцо на его член, — нахмурилась я.

— А стоит. Так акт будет дольше. Хотя, если вибрирующее кольцо, то всё испортишь.

— Кивни, улыбнись и пройди мимо него. Он очень незрелый. Это же Спайдер. Весь его мир вращается вокруг его члена. — Лукьян улыбнулся, отвернулся и исчез из виду, не потревожив воздух даже рябью силы.

— Он не Бэтмен, — небрежно заявил Спайдер, шевеля бровями. — Он папа Смурф, а я Благоразумник.

— И эти ребята должны нас охранять? — прошептала я Райдеру.

— Я не стану называть его папочкой, — улыбнулся Райдер.

— Вот, — усмехнулся Спайдер. — Мы потеряли людей, и это чертовски больно. Боль стремится уничтожить изнутри. Не позволяй ей управлять тобой. Направь и используй. Как сказала Дану: «Гнев — это хорошо, но ярость, ярость — чертовски красивое разрушение». Победа в войне — пустое дело, поверь. Мы сражались со многими и никогда не проигрывали. Победа не какая-то слава, где в конце ты получаешь трофей. — Он выдохнул и покачал головой, не сводя с меня тёмных глаз.

— Ты роешь могилы, и смерти следуют за тобой повсюду.

— В этой войне речь не о победе. А о спасении мира, а это дерьмо всегда сложнее. Не говоря уже о твоей матери, Богу понравились её сиськи, но сама Дану была эгоистичной сукой. Она сосредоточила весь мир вокруг мужа. Все и вся, что не вписывалось в мир, могло уйти или умереть, ей было всё равно. Имей это в виду, Синтия. Она не лгала о том, что сказала тебе сегодня.

— И что она тебе сказала? — осторожно спросил Райдер.

— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, наедине. Предпочтительно после того, как у нас с тобой что-то получиться, Фейри.

— Вы, ребята, пойдите и развлекитесь, — усмехнулся Спайдер, уходя.

Глава 28

Райдер молча смотрел в балконное окно на погребальные костры, которые продолжали гореть до глубокой ночи. У меня сердце болело за него, зная, что он потерял трёх братьев за одну ночь. Братьев, с которыми вырос и защищал их задолго до того, как меня вообще создали. Ему было больно, и я не могла ни вылечить, ни облегчить эту боль, отчего грудь сдавливало тисками. В глубине души на части его рвала глубокая скорбь. Он вошёл в башню и замер, не в силах переварить ужасающее зрелище. Я хотела избавить его от боли, но знала, что не смогу. Никто не мог стереть или уменьшить его печаль. Ничто не исправило бы горе, которое мы испытывали. Никакое количество алкоголя не могло заглушить его. Это глубокая, меняющее мировоззрение печаль, которая эхом отдавалась в душах, затмевая их тьмой, которая сдавливала горло. Мы переживём это, но захотим ли?

— Я люблю тебя, — прошептала я зверю, скрывая тихую агонию теней нашей спальни, пока он смотрел, как его люди оплакивают семьи внизу. — Я буду любить тебя вечно, Райдер. — Я сняла с шеи ожерелье, удерживающее сущность моей матери. Она подарила его мне после смерти, прежде чем я вышла замуж за своего зверя. С тех пор я носила ожерелье, отказываясь снимать, куда бы ни пошла и что бы ни случилось.