Испытание страхом

Я почувствовал, что у меня саднит веки – я не плакал с детства, и вот заплакал. Но ответил, ни на минуту не сомневаясь:

– Да.

– Это ты еще остальных не видел, – сказала она. – Не боишься?

– Нет, – упрямо заявил я. Она улыбнулась – жестокой улыбкой, похожей на оскал:

– Ну что же, идем, бесстрашный.

Дальняя стена оказалась дверью, ведущей в такую же комнату. За ней была еще одна, еще, еще, еще…

И в каждой была Нааме. Полурастерзанная какими-то чудовищными когтями или клыками; покрытая непонятной белесой плесенью, с почти прозрачными ростками, вырывавшимися из ушей, рта, носа…; покрытая рубцами химических ожогов, так, что черты лица нельзя было разобрать, и узнать получалось только фигуру, и то едва-едва; разорванная почти пополам; обожженная до состояния головешки (но живая и страшно кричащая от боли, когда ее оживили); обмороженная; покрытая язвами, струпьями и бубонами десятка болезней, как некогда праведный Иов; лишенная рук, ног, глаз, носа, ушей, груди…

И всякий раз она спрашивала меня, люблю ли я ее – такую, и я неизменно отвечал, что люблю. Да это и без слов понять можно было – всякий раз я бросался к ее очередному растерзанному воплощению, и пару раз ей пришлось от этого удерживать меня силой.

– Ты неисправим, – зло сказала она. – Бракиэль, ты ненормальный?

– Говорят, все влюбленные ненормальны, – сообщил я. Мы стояли у тела, в котором едва можно было узнать Нааме, и я не плакал, кажется, у меня закончились слезы. Если она пережила все это… от понимания этого моя любовь становилась только сильнее. Больше такого не должно повториться. Не тогда, когда я с ней. – Я стану сильным, самым сильным. И никто никогда больше не сделает с тобой такого…

– Боже, да ты совсем ребенок! – воскликнула она. – Ну что же, тогда последняя я. Идем.

И она ввела меня в последнюю комнату или, вернее, втолкнула, захлопнув дверь за спиной. В этой комнате ее очередное воплощение сидело на полу, на пятках, и смотрело на меня. Видимые повреждения на обнаженном теле отсутствовали, лишь волосы на голове были обриты, судя по короткому пуху, с неделю тому назад.

– И что? – спросил я ее. Она не ответила, лишь молча смотрела на меня. – Нааме…

Она замычала и опустилась на четвереньки. Я увидел тоненькую ниточку слюны из уголка ее рта.

– Нааме? – сказал я.

– Ыыыыымммм, – ответила она и поползла ко мне. Двигалась она как зомби из малобюджетного голофильма, рывками. Я непроизвольно шагнул назад, упершись спиной в дверь, а она подползала все ближе, мыча и пуская слюни. – Нааме, что с тобой? Что они с тобой сделали?

Она подползла ближе. От нее неприятно пахло, и вблизи ее мимика казалась еще страшнее, словно это и не человек вовсе. Но это была Нааме, что-то от нее осталось в глазах этого существа. И я присел – сначала на корточки, затем опустился на колени.

Она посмотрела на меня почти осмысленно:

– Б-раки-эль, – сказала она отрывистым, неприятным голосом. – Лю-бишь?

– Люблю, – заверил я и, потянувшись вперед, обнял ее. Мне приходилось напоминать себе, что это – тоже моя Нааме. Одна из тысячи ее ипостасей. И если я ее люблю, то люблю даже такой.

Внезапно она обмякла и выскользнула из моих рук. Я на миг испугался, наклонился над ней… и услышал звук открывающейся двери. Потом тихие шаги и знакомый запах сигарет и парфюма, контрастирующий с неприятным запахом, исходившим от тела, лежащего передо мной.

– Ты дурак, Бракиэль, – заметила Нааме, присаживаясь на корточки. – Ты кретин. Неужели ты мог бы любить меня даже такой?

– Да, – ответил я, поражаясь, как глухо звучит мой голос. – Если мы любим только здоровых и прекрасных, грош цена нашей любви. Любовь – это прежде всего самопожертвование, разве нет?

– Не знаю, – сказала она. – Но начинаю верить. Начинаю понимать, что, наверно, так оно и есть. Да, так оно и есть.

– Конечно, – улыбнулся я. Она протянула мне руку и позвала:

– Вставай. Идем отсюда.

Мы пошли обратно – молча, мимо накрытых тканью тел на столах. В первой комнате два андроида перекладывали изувеченное тело на стол, а третий вытирал с пола кровавые пятна.

Когда мы вышли в коридор, она попросила:

– Прости меня.

Я промолчал. Только кивнул.

– Я проведу тебя в твои апартаменты, – сказала она, не глядя на меня.

– Ты останешься? – спросил я.

– Не сегодня. Тебе еще надо забыть… все это. Б’аннах’химджиме, я не должна была этого делать! Какого черта!

Я обнял ее за плечи, чувствуя, что что-то изменилось. Кажется, она в первый раз действительно нуждалась в моей защите. В моем участии.

– Лучше бы ты осталась, – проговорил я, вспоминая ее доппельгангера с пустыми, лишенными разума глазами. – Мне не нужно ничего забывать, чтобы продолжать тебя любить.

– Зато мне нужно забыть, – ответила она. – Прости, но сейчас я не смогу.

Я вновь кивнул.

* * *

Когда мы уже подошли к моим апартаментам, она остановилась. Я обернулся к ней. Она смотрела на меня и молчала, потом сказала: