Испытание. По зову сердца

— Вот видишь, сынок, какая у твоего отца служба. Никак не найду даже часика, чтобы пораньше освободиться и поговорить с тобой про твое житье-бытье, про твоих друзей и начальников. Да, чуть не забыл, — и Яков Иванович вытащил из кармана шинели мешочек с карамелью и вручил сыну. — Давай съедим сегодня по одной. А завтра возьми с собой и угости ребят Ирины Сергеевны. Ну, рассказывай, — Железнов сел поудобнее на чурбачок.

— А что рассказывать-то? — Юра, смакуя, сосал конфеты. Ведь за все время войны такая сладость с приятной кислинкой впервые попала ему в рот.

— А ты начни с самого-самого начала, с того момента, как мама ушла из дому по городской тревоге.

На этот раз Юра смог поведать отцу весь ужас только первого дня войны и весь тот кошмар, который пережил он с бабушкой и ребятами Валентиновой. И уже было начал рассказывать о том, как вернулась мать, как они эвакуировались, и на фразе: «Нас погрузили в машину — и на вокзал, и на вокзал...» путанно повторил несколько раз и заснул.

И так каждый вечер понемногу Юра раскрывал перед отцом свою жизнь и героические дела партизан Подмосковья и Смоленщины.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Весна пришла и в Княжино. Горячее солнце быстро согнало снег, и луга зазеленели муравой, а поля — озимью. Княжинцы спешили до начала полевых работ поднять землю на своих огородах да привести в порядок усадьбы. Аграфена Игнатьевна, хотя и некуда было спешить, тоже не отставала от своих соседей. И вооружившись лопатой, также ковырялась в своем маленьком огороде.

— Бог на помощь! — приветствовал ее с улицы старичок почтальон. — Железнова?

— Железнова, батюшка, Железнова, — засеменила Аграфена Игнатьевна к изгороди.

— Вот депеша с фронта. Так что, мать моя, идемте в дом. Надо в книге расписаться и время проставить.

Прежде чем это выполнить, Аграфена Игнатьевна, вооружившись очками, первоначально прочла телеграмму и, уставившись на почтальона неподвижным взором, бухнулась на табуретку.

— Батюшка, дорогой мой, да знаешь ли, какую ты нам радость-то принес, — залепетала Аграфена Игнатьевна. — Да за такую телеграмму моей расписки мало. — И она достала из шкафчика бутылку с остатками самогона и все вылила в стакан. — Потчуйтесь и закусывайте, — пододвинула Игнатьевна ему тарелку с салом и хлебом.

Тут вошла Русских и отвесила почтальону поклон.

— Хлеб да соль! Нет ли, Порфирьевич, и мне весточки?

— Ну как нет. Тебе, Гавриловна, всегда есть, — и он вручил ей письмо. На этот раз от Ивана.

— Спасибочко, дорогой. Заходи, я тебя тоже угощу.

— А вам, Игнатьевна, от кого?

Вместо Игнатьевны ответил Порфирьевич.

— От самого Железнова. — И, глядя поверх очков на Игнатьевну, спросил: — Разрешите, я прочту. — Та в знак согласия кивнула головой.

— Мои дорогие, восклицание, — торжественно читал он. — Сообщаю большую радость точка Сегодня возвратился Юра в полном здравии точка Обнимаем целуем вас Яков и Юра Железновы точка Подробности письмом.

Проводив почтальона и Гавриловну до калитки, Аграфена Игнатьевна вернулась в дом, быстро умылась, оделась и, взяв телеграмму, направилась на завод. На ее счастье, на кольце стоял автобус (теперь от Княжино до завода шла хорошо укатанная гравийка.)

На заводе ей тоже повезло — на проходной дежурил односельчанин, инвалид этой войны, и он пропустил Игнатьевну прямо в цех.

Матери всегда матери. И даже такая волевая и выдержанная женщина, как Нина Николаевна, и та, прочтя телеграмму, не постеснялась своих цеховых товарищей и товарок, упала на грудь матери и разрыдалась.

— Буде, доченька. Успокойся, — приголубила ее Аграфена Игнатьевна и посадила на ящик. — Не плакать, а радоваться надо, доченька.

— Что с ней? — встревожились товарки.

— Сын, милые, нашелся. Юрочка... — дрогнувшим голосом поведомила Аграфена Игнатьевна.

И полетело по цеху: у Нины Николаевны сын нашелся...

Тут же все стали советовать поехать и забрать его. На фронте мальчишку, как и любого другого, на каждом шагу подстерегает опасность. А тут все-таки глубокий тыл. Нина Николаевна тоже была такого мнения и, не откладывая дела в долгий ящик, пошла с Аграфеной Игнатьевной в партком к Илье Семеновичу.

— Что с тобой? — сразу же усадил он Нину Николаевну на диван. — Не пойму, то ли плачешь, то ли радуешься?

— Радуюсь, Илья Семенович, — и она протянула ему телеграмму. — Юра нашелся. У Яши он.

— От всей души рад и за тебя, Нина, и за тебя, Аграфена Игнатьевна.

— Пришла просить вас, Илья Семенович, посодействовать перед дирекцией о предоставлении мне отпуска для поездки за Юрой.

— Хорошо. Посодействую, — и осекся, вспомнив, что, приехав на фронт, Нина обязательно захочет повидать и дочь. А узнав о ней правду, будет страшно потрясена. — Постой-постой, а тут же Яша пишет, что «подробности письмом». Так давай уж подождем письма. Тогда все и решим об отпуске.

— А чего ждать-то? Невмоготу, Илья Семенович.

— А вдруг ты туда, а он сюда с попутным солдатиком едет?

Нина Николаевна в знак согласия кивнула головой:

— Вы правы. Будем ждать.