Испытание

Главный рубильник находился в кассете, вмонтированной в пол. Кассета замкнута. Конечно. Где ключ? Ключа не было. Пошарил еще раз. Нету! Поднялся. Взглянул на экраны. В переднем горел уже не серебристый, а белый, как горный снег, огромный диск полной Луны. Зубчатые тени кратеров ползли по поверхности. Послышался писк радарного альтиметра. Из полутьмы выскакивали зеленые цифирки. До поверхности оставалось двадцать одна тысяча километров. Луна притягивала с каждым мгновением все сильнее.

Что делать? Что делать?

Пиркс ударил ногой по крышке кассеты. Сталь не дрогнула.

Боже! Как он мог забыть! У самого входа, там, где прозрачная стена переходит сужающимся туннелем во входную воронку, есть специальный рычаг под табличкой: ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ АВАРИИ РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ. Достаточно его повернуть — и «пузырь» поднимется почти на метр. Можно будет пролезть на другую сторону! А там каким-нибудь изолятором он очистит провода и…

Пиркс одним прыжком оказался у красного рычага. Потянул так, что захрустело в суставах. А шар даже не дрогнул. Пиркс тупо смотрел на «пузырь» и видел в глубине экранов пылающую Луну. Огни мигали над головой. Он дернул рукоять еще раз. Впустую…

Ключ! Ключ к кассете рубильника! Пиркс рухнул на пол, заглянул под кресло. Шпаргалка. И больше ничего!

Лампы неустанно мигали. Предохранитель мерно выключал ток.

«Конец! — пронеслось в голове. — Выброситься вместе с „пузырем“? Бессмысленно. Парашюты не сработают. У Луны нет атмосферы».

Хотел крикнуть: «На помощь!», — но некого было звать. Что делать? Должен же быть выход.

Снова подскочил к рукоятке — чуть не вывернул руку. От бессилия хотелось плакать. Так глупо, так глупо… Где ключ? Почему отказал механизм? Альтиметр: девять с половиной тысяч километров. На раскаленном фоне четко вырисовывались скалистые пилы Тимохариса. Показалось, что видит место, куда врежется корабль. Удар, взрыв и…

Взгляд упал на распределительный щит. Там чернела оставшаяся от мухи кучка пепла, соединявшая провода.

Выставив плечо. Пиркс бросился вперед. Страшный удар. Стенки шара отбросили его на пол, словно надутую автомобильную камеру. Он снова вскочил на ноги, тяжело дыша, с кровоточащими губами, и опять кинулся на прозрачную стену. Результат тот же.

Взглянул вниз: рычаг малого пилотажа для кратковременных ускорений, порядка 10 «же». А что, если?.. Пиркс бросился на рычаг; падая, ухватился за него, дернул. Его ударило об пол. Потянул еще раз. Мгновенный толчок ракеты. Головой стукнулся о кресло. Если бы не пенопластик шлема, череп бы лопнул.

Предохранитель щелкнул. Мигание неожиданно прекратилось. Кабину залил ровный, спокойный свет ламп.

Двойной удар мгновенных ускорений вытряхнул обуглившийся трупик мухи из зазора между проводами. Замыкание ликвидировано. Чувствуя привкус крови на губах, Пиркс бросился в кресло, словно нырнул с трамплина.

Начавший действовать автомат выключил двигатель. Ощущение тяжести исчезло. Теперь корабль летел по инерции, словно камень, падая на скалистые обломки Тимохариса.

Альтиметр: тысяча восемьсот километров до поверхности. Успеет ли затормозить? Исключено! Сорок пять километров в секунду! Надо свернуть, выйти из пикирующего полета. Только так! Полная тяга на отклонение! Горящий ртутью, словно впаянный в экран, диск дрогнул и все быстрее начал сдвигаться вниз. Кресло скрипело под растущей тяжестью тела. Корабль выходил на кривую над самой поверхностью Луны. Рукоятка стояла твердо, дожатая до конца. Пиркс задыхался. Ребра вдавливало внутрь, серые круги плавали перед глазами. В радарном альтиметре прыгали цифры: 990, 900, 840, 760 километров…

Пиркс знал, что из двигателей выжато все, и все-таки пытался еще хоть немного дожать рукоятку. Высота уменьшалась. Краем глаза он глянул на траектометр. Диск аппарата, кроме кривой, по которой шел корабль, и ее пунктирного продолжения, показывал профиль лунной поверхности. Обе кривые — полета и лунной поверхности — почти сходились. Пересекались ли? Нет. Вершина кривой намечена пунктиром, и было неясно, проскользнет ли корабль над поверхностью, или врежется в нее. Траектометр работал с ошибкой в семь — восемь километров, и Пиркс не мог точно определить, пройдет ли кривая в трех километрах над скалами или под ними.

В глазах потемнело: 5 «же» делали свое дело. Он судорожно стискивал рычаги, чувствуя, как поддаются под его весом амортизаторы кресла. Губы не слушались, и он отсчитывал, не шевеля ими: двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… На пятидесятой секунде блеснула мысль: сейчас удар, если вообще он будет!

Ему стало плохо: удушье, звон в ушах, в глазах кровавый туман. Пальцы сами отпустили рукоятку. Ничего не слышно, не видно… Постепенно начало светлеть. Дышать стало легче.