Исправляя ошибки

Как только мы обсудили эту тему, я снова почувствовала странное тепло. Как будто мы по-семейному обсудили врачей ребенка. Я не имела права даже мечтать об этом, но мне все равно нравилось, что Марат участвовал в нашей с Даном жизни. Через отрицание, через чувство вины и раздражение я все равно хотела быть рядом с Маратом.

Я вспомнила, как в старших классах школы читала запоем книжки, которые подружки воровали у своих мам. Мужчины в них были честными, добрыми, страстными, ответственными. Совсем как Марат. Все свое детство я мечтала, что вырвусь из своего ада, выйду замуж и буду радоваться таким вот простым вещам. Но со мной случился Женя. До него я и не мечтала, что буду ездить на такой машине. Пусть она не принадлежала Марату, но создавала иллюзию благополучия.

До Женьки я была согласна на все, кроме дома матери и вечно бухого отчима. Нечестно винить Грифа в моих повысившихся запросах. Да, я сама прониклась достатком, роскошью. Мои детские мечты не были актуальны, когда я встретила Марата. Я бы его и не встретила, если бы оставалась Сашей из-за МКАДа. У меня бы не было банально повода поехать в Сити, тем более оказаться на пропускном этаже.

А ведь Марат не был нищим ни разу.

Мы приехали к дому. Дан не спал, и было решено по традиции сходить в супермаркет за вкусным хлебом. Марат по дороге, как обычно, накидал кучу ненужного, но вкусного. Он не смотрел на ценники, имел весьма дорогие привычки. Например, вечером всегда ел салат из креветок и овощей. Помидоры он брал только черри, а сыр – исключительно пармезан, уже нарезанный слайсами. Зелень котировалась уже мытая и рваная в пакете. Креветки королевские – без панциря. Они стоили, как самолет.

Марат зацепил в детском отделе какие-то фруктовые конфеты для Дана. Он сразу открыл лакомство и сунул ребенку.

– Зачем ты это делаешь?

– Что именно?

Марат открыл и себе ягодную палочку. Даже со своей бородищей он сейчас был безумно похож на Дана. Они абсолютно идентично и счастливо поглощали экологичные конфеты.

Я вздрогнула, но вспомнила, о чем хотела спросить.

– Это неправильно. Нужно сначала оплатить, потом есть.

– Почему? – искренне удивился Марат.

– Такие правила.

– Серьезно? Я не подписывался под такими глупыми правилами, – он как будто издевался надо мной. – Дан тоже. Мы хотим есть – и едим. Вот это железное правило.

Я завелась.

– Ты портишь мне ребенка. Что о нас подумают?

– Мне искренне насрать, Саш, что о нас думают люди, которых мы никогда больше не увидим. Тебе желаю того же.

Разумеется, он издевался, но у меня не было сил остановиться.

– А если подумают, что мы не заплатим за эти конфеты?

– Тогда я заплачу, и эти фантомные персонажи изменят мнение.

Крыть было решительно нечем. Все мои аргументы разбивались о его кристальную самоуверенность. Марат еще и поддразнивал меня, пребывая в хорошем настроении.

– Мне иногда кажется, ты галлюцинируешь, Саш. Ну кто вот тут вообще на тебя смотрит? Всем насрать, ест Дан конфету пробитую или ворованную.

От нашей перепалки мне становилось жарко. Во всех проклятых смыслах. Спор с Маратом возбуждал. Лучше бы мы и дальше молчали, но поздно… Меня несло, как того Остапа.

– Всех бесят дети, Марат. Дан идеальный ребенок, но и он умеет раздражать. Особенно незнакомых. Лопать конфеты до кассы – это баловство. Ты балуешь моего сына.

– Ага, балую и буду баловать, пока могу. Мамка-то у него редкая зануда. С ней не забалуешь. Ты уже купила Дану военную форму?

– Зачем?

– Он будет строем ходить.

– Заткнись, Марат. Какая форма? Мы говорим о проклятых конфетах. Это другое.

– Совсем другое. Тем более, мы их уже доели, но все еще спорим. Непорядок. Дан, давай еще по одной, чтобы твоя маман не зря тут метала бисер.

Я остановилась и сжала кулаки. Хотелось топнуть ногой, но сдержалась.

Марат проехал пару шагов, остановился, обернулся и причмокнул языком.

– Твой молчаливый стоячий протест очень подозрителен, дорогая. Не собираешься ли ты украсть вон тот кабачок? А?

– Причем тут кабачок? Как его красть? Это не конфеты. Его нельзя сейчас съесть, – продолжала я играть по его правилам в викторину абсурда.

– Так давай представим, что ты очень изобретательный вор, специализирующийся на кабачках.

– Все, хватит. Замолчи.

– Не уверен, что смогу. Ты не сказала «пожалуйста».

– Я убью тебя, и все! Просто однажды убью, Марат. И суд меня оправдает, потому что ты невыносимый, совершенно невыносимый, наглый и…

– Красивый еще, – подсказал Казаев. – Невыносимо красивый, Саш.

Я сжала губы, потому сказать что-то приличное уже не могла. Нельзя было выпускать такие слова на свободу при ребенке. В отличие от меня Марат и Данис были категорически заодно и при этом счастливы. Я старалась не рассматривать довольную улыбку Казаева, уж слишком она мне нравилась даже через бешенство, которое он регулярно во мне будил. Боже, мне нравилось даже проклятое бешенство. Я чувствовала себя такой живой, хоть и злой, как собака.

На кассе Марат продолжил испытывать меня на прочность. Он выложил все продукты и не забыл про фантики от детских конфет.

– Вот еще бумажки, – сообщил он неприветливой кассирше.