Исповедники

Я лежал на удобной кровати корабля, который ради меня сделал крюк, и теперь, как величайшую драгоценность, доставлял на следующий участок фронта, где респы усиливали свои позиции. Кто бы мог еще три месяца назад сказать о том, что меня не только не отзовут в столицу по истечении срока службы и начала закладки нового корабля, но и выделяют для моего безопасного передвижения целый «Аргус». Конечно, он не только ради меня курсировал вдоль побережья – корабль выполнял задачи по очистке воздушного пространства от дирижаблей противника, бомбежке важных опорных пунктов, к которым не могли подобраться его более мягкотелые собратья, а также другой важной работе. Его маршрут всегда совпадал с наиболее активными действиями республиканцев на фронте, а туда, где у империи были серьезные проблемы, теперь отправляли меня. Причем стоило только мне оказаться на новом участке, как новость об этом облетала не только наши, но и вражеские позиции, что тут же приводило к тому, что солдаты противника просто отказывались идти в атаку. За последний месяц я вообще ни разу не останавливал атаки, достаточно было самого факта моего появления, чтобы противник останавливал наступление. Именно из-за этого моя жизнь превратилась в череду постоянных смен мест проживания, что выводило меня из себя. Прахом пошли не только мои планы по обустройству собственной лаборатории, но и весь распорядок жизни. Противиться приказам я не мог, поскольку тайная полиция, прекрасно отдавая себе отчет, как я бешусь от всего этого, подписывала все нынешние распоряжения напрямую в канцелярии у императора. Что я мог сделать против гербовой бумаги с малой имперской печатью, которая приказывала мне снова выдвигаться в путь? Только, скрипя зубами, подчиниться.

Единственной пользой моих последних перемещений стало то, что я наконец закончил объединение трудов ремесленников из библиотеки учителя и написал учебник для ремесленников со своими комментариями. Все то, что я успел проверить и попробовать, было отнесено к практической части, а все остальное я отнес к теории. Даже успел в перерывах между службой отправить огромный рукописный труд учителю, с просьбой ознакомиться с ним и, если нужно, подкорректировать, а затем попробовать издать под нашим совместным авторством. Почему я не хотел выпустить ее только под своей фамилией? Я решил, что лучше будет поставить свое имя рядом с более узнаваемой и известной в кругах ремесленников фамилией, так как не льстил себе и осознавал, что, каким бы хорошим трудом моя работа ни была, читать и покупать ее будут, только если она подписана именем известного человека. Учителю тоже был резон возиться с моей книгой, он – человек, любящий признание, и такой вклад в науку ему явно польстит, не говоря уже о чисто финансовом вопросе. В общем, по возращении домой я хотел видеть отпечатанный труд, чтобы похвастаться родным, что я могу не только хорошо убивать.

Мои мысли с радужных мечтаний свернули в струю нынешних забот и проблем. Я сразу нахмурился – воспоминания были не из приятных. Если первые месяцы мое чувство собственной важности и значимости перед короной раздулось до величины небольшого города – шутка ли, республиканцы дали мне собственное прозвище, как в свое время и майору Немальду, что очень способствовало тому, что все аристократы, командиры и приближенные к ним офицеры заискивающе со мной разговаривали, едва я прибывал в новое расположение. Для них я был не просто капитаном ван Диром, новичком и неизвестным ремесленником, как меня приняли в первом полку, – для них я был «тем самым Жнецом», который одним своим появлением наводил ужас на врага.

Прозрение наступило как-то внезапно, когда под этими масками вежливости и общественного признания я стал видеть страх. Ведь они сами не знали, как я это делаю, и не убью ли я по ошибке их самих во время очередного боя. Этот страх я сначала увидел в глазах простых солдат, которые молчаливо провожали мою фигуру с день ото дня усиливающейся охраной, а недавно те же эмоции стал распознавать и у всех остальных. Вот тут мне стало не по себе, и гордость за свою работу превратилась сначала в странное чувство обиды, ведь я убиваю не для себя! Для империи! Делаю ту работу, которую они сами не смогли сделать хорошо!

Тогда же я стал обращать внимание и на другие странности, которые раньше приписывал тому, что люди были просто плохо со мной знакомы. До меня дошло, что со мной старались не общаться, если этого не требовал этикет или обстоятельства, никто не хотел сойтись со мной ближе или стать другом – люди просто старались получить от меня то, что я так хорошо делал, и тут же избавиться, отправив дальше, поскольку не доверяли мне и боялись.