Исповедник

Габриель встал, прошел через комнату и, подняв трубку телефона, набрал номер. Лавон не спрашивал, кому он звонит. Это было понятно – достаточно посмотреть на решительное выражение лица и напрягшиеся руки. Когда сталкиваешься с неизвестным противником, лучше иметь рядом друга, который умеет драться без правил.

Человек, стоявший на ступеньках знаменитого Венского концертного зала, воплощал собой как бодряка-австрийца, так и интеллектуала-венца. Если бы случайный прохожий обратился к нему с вопросом, то услышал бы ответ на прекрасном немецком, в котором прозвучали бы тягуче-ленивые модуляции не стесненного в средствах человека, проведшего немало часов в постижении богемных наслаждений этого города. Он не был австрийцем и вырос не в Вене. Детство Эфраима Бен-Авраама прошло в грязном поселении, затерянном в глубине пустыни Негев, месте, весьма далеком от того мира, в котором он вращался теперь.

Он посмотрел на часы и еще раз оглядел раскинувшийся перед ним Бетховенплац. Эфраим нервничал. Нервничал сильнее обычного. Дело-то пустяковое: встретить агента и доставить его в комнату связи посольства. Но тот, кого ему предстояло встретить, не был простым агентом, и резидент выразился по этому поводу вполне ясно.

– Облажаешься, и Ари Шамрон найдет тебя на краю земли и задушит сам, голыми руками. И что бы ты ни делал, не заводи с ним разговоров. Он не из тех, кто любит поболтать.

Бен-Авраам сунул в рот американскую сигарету, достал зажигалку и в этот самый момент увидел сквозь голубой язычок пламени появившуюся из темноты легендарную личность. Он бросил сигарету на мокрый тротуар и растер ее каблуком, все это время не спуская глаз с человека, совершившего по площади два круга. За ним никто не следил, если не считать растрепанного, невысокого роста мужчины с всклокоченными волосами и морщинистым лицом. Еще одна легенда: Эли Лавон, мастер слежки и наблюдения. Бен-Авраам видел его однажды в Академии, когда Лавон читал на семинаре лекцию по уличной слежке. До трех часов ночи они слушали его рассказы о нелегких днях операции «Черный сентябрь».

Бен-Авраам с восхищением наблюдал затем, как эти двое кружили по площади, двигаясь в вечерней толпе абсолютно синхронно. Конечно, то, что они делали, было рутиной, описанной в десятках учебников, но и в этом простом деле проявлялись стиль и точность, которые приходят только с опытом работы в ситуациях, когда один неверный шаг может стоить тебе жизни.

Наконец молодой офицер спустился по ступенькам и направился к цели.

– Герр Мюллер, – окликнул он. Герой из легенды поднял голову. – Рад вас видеть.

Лавон уже растворился, как будто его скрыл опустившийся занавес. Бен-Авраам взял легендарного героя за руку и потянул по направлению к Штадтпарку. Минут десять они прилежно бродили по темным тропинкам, проверяя, нет ли хвоста. Поглядывая на своего спутника – невысокого, поджарого, худощавого, похожего на велосипедиста, – Эфраим никак не мог поверить, что вот этот самый человек ликвидировал половину боевиков «Черного сентября», что это он проник на виллу в Тунисе и застрелил Абу Джихада, второго из руководителей ООП, на глазах его жены и детей.

Герой молчал. Как будто прислушивался. Его ноги ступали по тропинкам парка совершенно беззвучно. Эфраиму казалось, что рядом с ним идет призрак.

В квартале от парка их ждала машина. Бен-Авраам сел за руль и еще двадцать минут кружил по центру города. Резидент был прав – с таким человеком не поболтаешь о погоде. Он вообще заговорил всего один раз, когда вежливо попросил Эфраима потушить сигарету. В его немецком чувствовался резкий берлинский акцент.

Убедившись, что слежки нет, Бен-Авраам свернул на узкую улочку в северо-восточной части Вены, улицу под названием Антон-Франкгассе. Дом номер двадцать за последние годы не раз становился мишенью для террористов, а потому был надежно укреплен. Кроме того, за ним постоянно наблюдали сотрудники австрийских спецслужб. Когда машина повернула к въезду в подземный гараж, человек, сидевший рядом с Эфраимом, наклонил голову, буквально прижавшись лицом к его коленям. Лоб у него оказался горячий, словно у больного лихорадкой.

Комната связи находилась в помещении за пуленепробиваемыми стеклами, расположенном на втором подземном уровне. Чтобы дозвониться до дома Шамрона в Тивериаде, оператору понадобилось несколько минут. С подключенным скрэмблером голос его звучал так, словно доносился со дна стальной бочки. На дальнем фоне Габриель слышал шум льющейся воды и звон столовых приборов и посуды и представлял, как многострадальная жена Шамрона, Гела, моет в раковине посуду.

Выслушав рассказ Габриеля, Шамрон спросил, что он намерен делать дальше.

– Собирался съездить в Лондон и спросить у Питера Мэлоуна, зачем Бени звонил ему из Бренцоне.

– Мэлоун? А почему ты думаешь, что он станет с тобой разговаривать? У Питера Мэлоуна свой бизнес. Если у него есть что-то, он не отдаст это никому.

– Вот я и думаю, как подойти помягче.

– А если он не захочет открывать перед тобой свою записную книжку?

– Тогда придется искать другой подход. Не такой мягкий.