Исповедь «вора в законе»

— Граждане заключенные! Вас привезли сюда не просто отбывать наказание. Вам, можно сказать, оказали честь трудиться на одной из крупнейших сталинских строек коммунизма — возводить новый промышленный город Салават. От нас с вами зависит досрочный пуск гиганта индустрии — нефтеперерабатывающего комбината и теплоэлектроцентрали, которая будет давать тепло и свет этому городу. Ударный труд у нас, как вы знаете, всегда в почете. И это не просто слова. Тем, кто будет хорошо трудиться и соблюдать требования режима, один день добросовестной работы приравнивается к трем дням назначенного судом наказания. Иными словами, срок своего заключения каждый из вас может сократить втрое…

Плотно сомкнутые ряды зеков отозвались гулом, не скажу восторженным, но одобрительным. Для «мужиков», которых с нашим этапом прибыло большинство, возможность освободиться досрочно была реальной. Нам же, ворам, все эти льготы были, как говорится, до фени. Разве кто-то сумеет прокатиться за счет тех же «мужиков», подкупить бригадира. В то время, однако, такое не очень практиковалось. Большинство из нас, «воров в законе», бравировало тем, что презирает любую работу.

Опустив «трубу», начальник сделал многозначительную паузу. А когда шум утих, продолжил:

— А теперь, взгляните вон на ту сопку. — Он показал рукой в ту сторону где на фоне голубого морозного неба, напоминая формой разрезанное пополам яйцо, выступала из-под земли большая гора, безлесая, совершенно голая, одна посреди бескрайнего степного простора. Башкиры называют ее Шахан-гора. Отсюда до этой сопки не так уж и далеко — километров тридцать. Но порядки там совсем другие, чем в нашей зоне. Это спецлагерь 0016. Добывают там известняк. Работают вручную, производство вредное. После работы — сразу в барак и под замок. Так вот я вас предупреждаю: кто будет пить, играть в карты, учинять рукоприкладство и прочие непотребные вещи — бензина на эти тридцать километров не пожалеем.

— К ворам обращаюсь особо, — продолжал начальник. — Скрывать не буду: зона здесь воровская. Но если кто-то вознамерится «мужиков» или еще кого обидеть — пеняйте на себя. Никаких денежных поборов, никаких «общаковых» касс. Наказание то же — на Шахан-гору, в спецлагерь…

Башкирский морозец был крепким, сердитым, мы стояли на плацу, перед бараками, постукивая нога об ногу, чтобы окончательно не закоченеть. Но вот, слава Богу, начальник закончил свою напутственную речугу. Добавил лишь, что наш этап двадцать один день будет находиться в карантине и у каждого из нас есть время подумать, как здесь себя вести.

Из пересыльной тюрьмы на Красной Пресне на стройку привезли человек семьсот. Кроме нас, московских, карантин отбывали зеки из Уфы и Куйбышева — их было что-то около тысячи. А в жилой зоне, где нас должны были поселить после отбытия карантина, проживало почти три тысячи человек.

«Воров в законе» в этой огромной массе заключенных было не так уж много. Даже после того как к здешним присоединились те, кто прибыл с нашим этапом, в том числе Полковник, с которым мы вместе сидели в камере и успели близко сойтись. Если учесть, что в зоне обосновалась многочисленная и сплоченная группировка «польских воров», а проще говоря — «сук», расклад был явно не в нашу пользу.

«Польские», о которых в разговорах с Иваном Александровичем мы упомянули вскользь, по случаю, в это время (напомню, что в Салават попал я зимой пятьдесят второго года) заявляли о себе все решительнее. Это были главным образом бывшие «воры в законе», исключенные на «сходняках» по причинам не столь уж существенным, а также примкнувшие к ним бандиты. А потому — считавшие себя обиженными зазря. Жить «мужиками» они не хотели и, объединившись, утвердили свою «идею», свои неписаные законы.

У них, как и у «воров в законе», основные дела решались на сходках, предательство каралось смертью. Так же по-крупному играли в карты. Но были и существенные отклонения. Закон разрешал им работать бригадирами, нарядчиками, поварами и подчиняться администрации лагеря. К тому же администрация их часто поддерживала, считая за положительное формирование.

С нашими у «польских» была постоянная и непримиримая вражда. Если «вор в законе» случайно — во время этапа или в зоне — попадал к ним, они под угрозой ножа заставляли его принимать их «веру» и в подтверждение этого целовать нож. Не подчинишься — зарежут. «Воры в законе» обходились с «польскими» еще суровее, не оставляли им никакого выбора — только смерть.

Когда я попал в Салават, во многих лагерях уже существовали так называемые «польские» зоны, которые мы презрительно называли «блядскими». К себе «поляки» никого не пускали. Были и «мужичьи» зоны, в которых все остальные жить не имели права. У мужиков в чести была «демократия» — все пользовались одинаковыми правами, никаких денежных сборов и «общаковых» касс. Хотя в «очко» играли и здесь.