Исповедь уставшего грешника

Ощущал ли я при этом несвободу? Пожалуй, нет. Даже сам не знаю почему. Вот ведь пока дети не вырастут, они не ощущают несвободу от родителей, и, более того, тянутся к этой зависимости. Наверное, влюбленные – это дети. Вот и всё. И когда Господь говорил, что детям открыта дорога в рай, – не имел ли Он в виду влюбленных?

х х х

Я любил Алину и был любим. Я приходил домой, и Ира вела себя на удивление тихо и даже по-доброму, словно боясь нарушить это мое ощущение счастья. Жизнь проистекала не просто хорошо, но гармонично – чего уж вообще никогда не бывает. Ну, да – бесят мысли об Алинином муже, все эти идиотские фантазии, заставляющие холодеть душу. Ну, да, иногда раздражают артисты, которые никак не могут выучить гениальный текст, нервничают, что он в стихах – тут уж своими-то словами не скажешь, – и не понимают, как им повезло, что есть возможность произносить слова, написанные Пастернаком. Ну, сердце ещё начало покалывать, чего раньше не бывало, но ведь не сильно, так, словно напоминая, что оно есть. Ерунда ведь всё это. Е – рун – да! Мелочи.

Так отчего же я не просыпаюсь каждое утро с ощущением счастья и восторга? Почему будущее страшит меня больше, чем радует настоящее? Ну, да, мы русские – люди напуганные, нас будущее всегда страшит, не верим мы ему и на него не надеемся. Всё так. Но в моей-то жизни всё хорошо сейчас… И это «сейчас» может долго длиться, почему нет? Ну, и где радость? Где она, черт меня дери!

Иногда мне казалось, что такая жизнь, когда дом и любимая женщина находятся в разных местах, стала для меня настолько привычной, что любое иное существование будет мне казаться чужим, непривычным, а, значит, не нужным. Если вдруг, неожиданно оказаться честным с самим собой, то выяснится: я боюсь будущего потому, что не могу представить себе его счастливую картинку. Ну, не рождается у меня образ счастливого будущего!

Вот я прихожу в дом, где меня встречает Алина. И у нас все прекрасно. Я ни от кого не жду смсок, и сам их не отправляю… Как говорится: я радостно бегу из дома на работу, а с работы – домой. И, кроме дома и работы, нет у меня никакой иной жизни. И что? Мне не становится скучно? Я спрашивал себя: а ты сможешь жить нормальной, честной, гармоничной жизнью? У тебя – получится? И я старательно делал вид перед самим собой – зачем? – что не знаю ответа на этот вопрос.

А потом Алина сказала такое, что я нe сразу смог в это поверить…

Да! Как-то мы ужинали вместе с мамой. Это было удивительно: мы всё чаще ужинали вместе, и разговаривали, и не рождалось у меня ощущения «беседы с врагом». И вот сидим мы, едим картошку правильно, как я люблю, пожаренную, и вдруг Ирина произносит как-то виновато и взволнованно:

– Я что-то боюсь за твоего «Гамлета».

Вот это да! Оказывается, Ирина про меня думает и даже переживает за меня. Невероятно! Я не нашелся, что ответить и голову опустил, словно меня застукали за чем-то неприличным.

А Ира продолжала:

– У меня не то, что предчувствие, а волнение какое-то… У тебя там все в порядке?

Я не знал, что ответить. И нерешительно промямлил:

– Вроде, да.

Как интересно… Невероятно… Непостижимо практически… Оказывается, я могу сидеть со своей женой и переживать – вместе с ней! – по поводу моего дела. Я был уверен, что такого в моей жизни никогда больше не будет. Вдруг, непонятно с чего и как, возникла другая Ирина, Ирина до болезни.

И я почему-то очень испугался.

Ну вот. А потом Алина сказала такое… Нет, она даже не сказала, она прислала смс…

Да! Тут еще удивительное случилось… Ну, не то, чтобы удивительное, но – таинственное, странное. Мы сидели с мамой на кухне, и вдруг выключился свет. Ты знаешь, как у нас бывает: раз! – и полная темнота. Тебя дома не было, мы сидели с мамой вдвоем, причем, она сидела спиной к окну, из окна лился робкий ночной свет, и от этого мамина рыжая голова начала светиться. Это, было фантастически: густая темнота и рыжий огонь.

– Надо искать свечки, – сказала мама и встала.

Вместе с ней поднялся рыжий костер.

– Сядь!

Я крикнул так громко, что от неожиданности мама села.

Рыжий костер опустился.

Во всем этом было что-то мистическое, таинственное, нездешнее. Мы сидели вдвоем на кухне, и, на самом деле, казалось, что больше в мире нет никого: только мы, объединенные темнотой. Мы сидели и молчали вместе.

Мы вместе сидели и молчали. И мама светилась.

А потом вспыхнул свет.

– Спокойной ночи! – мама подошла ко мне и поцеловала.

Я попытался схватить ее руку. Но мама резко отошла. Интересно, если бы она не отошла, что бы произошло дальше? А так, всё – как всегда: она пошла в свою комнату, я – на свой матрац.

Телефон мигал, намекая на то, что у меня есть непрочитанное сообщение. И я знал – от кого: у нас с Алиной была традиция желать друг другу спокойной ночи.

Я взял телефон, признаюсь, без любопытства. Я знал, что я прочту. Я ошибся.