Исповедь травы

Мазова Наталия Исповедь травы

Мазова Наталья

И С П О В Е Д Ь Т Р А В Ы

(Истинный сонет)

Та, что дарит надежду, Совсем не похожа на небо Другая, Глупая, но настоящая, сумасшедшая, Та, кто ведет меня В каждой из вас...

Пол Открыватель Пути

Был бродягой Господь - я хочу на него Быть хоть в этом похожим...

Л. Бочарова

Тут пели, там пили, здесь проповедовали...

(она же)

ЧТО-ТО ВРОДЕ ПРОЛОГА...

1

...Она пришла в себя уже в коридоре. Все та же молоденькая медсестра с выражением профессиональной скуки на накрашенном лице похлопывала ее по щекам.

- Ну все уже, нечего, нечего, - приговаривала она, даже не пытаясь изобразить сочувствие. - А рожать как будешь? Еще больнее...

Она попыталась сесть. Получилось с трудом.

- Не ваше дело, - отчеканила она прямо в лицо медсестричке. - Если буду... У вас-то с этим никаких проблем нет - скольких вам можно, двоих или троих?

- Да как ты смеешь!.. Девчонка, соплячка...

Скрипнула дверь, из кабинета как-то бочком выбралась мать. Черты ее правильного лица словно присыпала пыль безнадежности.

- Одевайся, горе мое, - только и сказала она дочери, и та сразу поняла: шансов нет. Истаяла последняя надежда, и через год ее ждет неизбежная Операция.

Всю дорогу домой мать молчала. Она тоже молчала. Режущая боль между ногами была нестерпимой, но она уже привыкла к тому, что не заслуживает жалости. Очень хотелось плакать, она сама не понимала, что заставляет ее сдерживаться.

Уже в лифте мать повернулась к ней и бросила звенящим от слез голосом:

- Только попробуй теперь не кончить школу с медалью! Не поступишь в институт - отец тебя кормить не станет, можешь мне поверить!

Отец...

Дома она, дождавшись, пока мать скроется на кухне, а сестренки рассядутся перед телевизором смотреть очередной сериал, тихонько извлекла из стола, из-под груды старых писем и заранее заготовленных открыток, старую фотографию.

У припорошенного снегом парапета древней Плескавской крепости стоял, полуобернувшись к ней, молодой человек с сильно вьющимися волосами цвета меда, с неуловимой смешинкой в прищуренных золотых глазах. Голубая спортивная куртка, на шее цветной платок - так одевались лет пятнадцать тому назад... Мать прятала от отца эту фотографию - и не без оснований.

Отец... Кто ты и где ты, Лазор Угнелис, МОЙ настоящий отец? Меньше месяца длился этот головокружительный роман ее матери - ровно столько, на сколько была путевка в Гинтару. А через восемь месяцев, аккурат в день ее появления на свет, пришла телеграмма: "АВЕ МАРИЛЛИЯ ДЕВОЧКУ НАЗОВИ ЛИНДОЙ".

Откуда он знал, что это будет она, а не сын? Как угадал точный день - день святой Элеонор, хранительницы Гинтары?

В любом случае, папочка, кто бы ты ни был, хоть демон-хва из когурийской сказки - но отсутствие твоего генотипа в окружной поликлинике поломало твоей дочери всю жизнь. И так-то, как дочери неизвестного отца - не больше одного ребенка. А прибавить сюда телосложение - родилась-то на месяц раньше срока, вот всю жизнь и не хватало десяти процентов до минимальной нормы веса - да еще и болевой порог пониженный...

Никто и никогда не возьмет ее замуж. Кому нужна женщина, не способная дать жизнь детям?!

Из комнаты донесся дружный смех сестренок. Вот уж у кого не будет подобных проблем - все три прекрасные ругианские телочки, спортивные, с хорошей родословной и звучными кличками, взятыми все из тех же сериалов: Маэстина, Дзидра, Альдона... Леопольд Ковенски великолепно делает все, за что ни возьмется, в том числе и дочерей.

Другое дело - она, старшая. Угнела. Ни лыжи, ни велосипед, ни даже танцевальная студия... И кому нужна теперь ее хваленая красота, единственное, кроме имени, отцово наследство? Красота, уже год как ставшая несомненной и обещавшая развернуться в нечто большее...

А впрочем, известно, кому. Красивая женщина, любовь с которой не оставляет последствий...

За окном темнело. Она взяла со стола зеленую свечку в форме белки, символа этого года. Оглядываясь на дверь, коснулась пальцами фитиля - и тут же над свечкой вспыхнуло маленькое дрожащее пламя.

Угнела! Она гордилась этим и тем, что внешностью удалась в своего непонятного отца. И ни за что и никогда не променяла бы его имя на респектабельно звучащую фамилию Ковенска.

Она полезла на стул, желая поставить свечу повыше - и снова резанула острая боль между ног.

- Ненавижу! - исступленно воскликнула она, стоя на стуле и держа свечу в протянутой руке. - Ненавижу этот гребаный Ругиланд! И президента Виторию ненавижу с ее проклятой программой сохранения генофонда! И все это благополучное семейство Ковенски тоже ненавижу! И ящик ваш с идиотскими сериалами, и институт, и вообще химию нашу наследственную, и весь этот мир!!! Господи, если ты действительно есть, скажи неужели нигде в мироздании нет места, где я смогу жить так, как я, а не как надо им?! Хочу туда! Хочу!

(Тогда она еще очень легко бросалась этим словом "ненавижу", ибо было ей лишь неполных семнадцать лет. Всем нам в этом счастливом возрасте хотелось умереть как можно более красиво и посмотреть, как наши близкие будут плакать над нашим гробом...)