Исповедь сыщика [сборник]

— Я не понимаю, зачем вы пришли и чего добиваетесь? — сказал Еланчук.

— Все вы понимаете, Юрий Петрович, абсолютно… — Гуров прошелся по кабинету, словно был не в гостях, а у себя дома. — Меня по вчерашнему инциденту хотят пригласить в прокуратуру. Я дома не ночевал, на службу не явился, ранним утром в санчасть, где содержатся мои крестники. Они везунки, кости у обоих целы, так что их быстренько поднимут и переведут в общий режим. Я изначально был убежден, что бандиада организована не вами — уж шибко бездарно. Сегодня с ребятами потолковали, убедился: точно, не ваша работа.

— Благодарю. — Еланчук чуть привстал и поклонился. — Мне полагается выражать недоумение. Но я ваш характер понял — вы от своего не отступитесь, поэтому не стану терять время. Да, я все знаю, отношения не имею. Зачем вы явились?

— Как это? — Гуров развел руками. — Неужто не ясно сказано? — Он искренне удивился. — Я не пошел в прокуратуру, решил поболтать с подраненными ребятами: у них, родимых, даже единой сказки не придумано. Куда, зачем с автоматами кинулись? Один в лес, другой по дрова — детский сад, да и только. О наркотиках они не проболтаются, не знают и не ведают об этом деле. Но в головах у них довольно интересная информация имеется. Сами, как профессионал, знаете — совсем пустых голов не бывает.

Еланчук согласно кивнул. Недавно он то же самое втолковывал своему шефу.

— Ну, серьезно я шпаной не занимался: они кровь пролили! — с пафосом произнес Гуров.

— Вам бы в кино сниматься, — не выдержал Еланчук, — и внешность подходящая, и талант недюжинный.

— Что вы! — Гуров махнул рукой. — Я камеры боюсь, как наставят — каменею, сущий памятник, — серьезно ответил Гуров. — Так о чем это я? Да, о головах и информации. Один из раненых сболтнул, что шефа вашего зовут на иностранный манер — Валентино.

Еланчук не дрогнул, бровью не повел, но почувствовал, что у него зябнут ноги. Гуров не цеплял взглядом, держался свободно, словно говорил о стороннем, кивнул на дверь.

— Ивану Прокофьевичу такая кличка прямо в масть, и на кисти у него «В» нарисовано. Но это глупости, конечно. Умный человек не станет так светиться. А этого Валентино вы из Сицилии инструктором взяли? Или это русский мужик — рыжий и конопатый — под родоначальников наркобизнеса мажет?

— А жаргон вам не идет. — Еланчук устал: этого человека было слишком много и пер он мощно, не давая передохнуть и сориентироваться.

— С другой стороны, Юрий Петрович, знаешь, какие смешные случаи в моей практике встречались? — Гуров тихо рассмеялся. — Умора! Ищешь индивидуума по кличке Косой или Хромой. Ну, натурально полагаешь: уж, конечно, искомый Спиноза — точно не хромой или косой. Находишь — я вообще-то в большинстве случаев если упрусь, то нахожу, — и что же? Он-таки хромой или косой. Поверь — случалось неоднократно.

— Вам пора уходить, а мне работать. — Еланчук встал, ноги держали неуверенно. «Это я, тренированный и профессиональный, а простого человека он сомнет, пальцем не тронет — сожрет, рта не раскрыв», — подумал Еланчук и оперся на спинку кресла.

— Последний вопрос. Мне деваться некуда, я в прокуратуру еду. Какой линии прикажете держаться?

— Вы меня спрашиваете?

— Наркотики, вашу фирму, вас лично, Ивана Прокофьевича с татуировочкой на запястье называть? Или держаться проще: я в сыске сто лет, поклонников приобрел множество, и кто решил мне бенефис устроить — не ведаю?

— И вы мой совет примете?

— Обязательно, иначе не спрашивал бы.

— И какую плату потребуете?

— Оставьте меня в покое. Вы лично, Валентино я не боюсь. У него настоящих киллеров нет, да ему, надо думать, сейчас зарубежные партнеры мозги прочистят, не до меня будет.

— Обещаю, что лично я против вас пальцем не шевельну.

— Верю. — Гуров смотрел задумчиво. — Очень мне интересно, как вы, совсем иной масти, в чужую колоду попали?

— Я слово дал, а чем вы будете заниматься?

— Сыщик занимается сыском, другому не обучен. Буду разрабатывать вашу контору, разыскивать Валентино, наркотики — обычная работа.

Еланчук вновь почувствовал, как немеют ступни, сжал спинку кресла и решил рискнуть.

— Оставьте наркобизнес в покое, вы им никогда не занимались, здесь свои правила. Вы сожжете меня, уже подпалили изрядно. Меня не расстреляют, я просто исчезну…

Гуров смотрел в глубокие, с девичьими длинными ресницами глаза бывшего гэбэшника, и у сыщика появилось сомнение, неуверенность.

— Позднее, Лев Иванович, вы станете себя корить, возможно, никогда не простите. — И неожиданно, будто спохватившись, что сказал лишнее, Еланчук неловко улыбнулся и закончил: — А у меня дочки маленькие, близняшки.