Исповедь сыщика [сборник]

— Я преступления не совершал, мне бояться нечего. Сажай в машину девочку, говори, куда подъехать, я привезу юриста. Москвич? Площадь Маяковского знаешь? У памятника в двадцать часов. Не любишь Маяковского, давай у Пушкина. Святое место.

— Сами понимаете, что ваше предложение несерьезно.

— Предложи серьезно, ты же наверняка все продумал.

— Почему, собственно, вы разговариваете со мной в таком тоне и на «ты»? — сорвался Еланчук.

Гуров подмигнул Крячко, прикрыл трубку и прошептал:

— Нервничают, — убрал ладонь, продолжая в трубку: — А я с преступниками такой масти на «вы» не разговариваю. Понимаю, звонил бы авторитет, вор в законе — иное дело. А ты… Да ладно, не будем бодаться. Пожалуйста, я слушаю ваше предложение.

— Благодарю. Яузская набережная, двенадцать часов ночи. Вы проезжаете от «Ударника», делаете левый поворот, там за вами пристраивается наша машина. Обе стороны убеждаются, что посторонних нет, договариваются, где остановиться, и совершают обмен.

— Чему вас учили, полковник? Людное место вас не устраивает, вы боитесь, что невинные прохожие могут оказаться оперативниками. Вы предлагаете набережную и ночь. Какая у меня гарантия, что, когда мы остановимся, с заднего сиденья вашего лимузина не поднимется парочка «калашниковых» и не расстреляет меня и Байкова к чертовой матери?

— Вы мне не верите, — Еланчук выдержал паузу. — Признаться, я не могу найти альтернативного решения.

— А я могу, — сказал Гуров. — Мы с вами встречаемся тет-а-тет, без третьих лиц, имея при себе рации. Ваш человек приводит девочку в людное место, куда подъезжает и мой человек с Байковым, происходит обмен, они разъезжаются, после чего вам и мне сообщают, что все в порядке, мы раскланиваемся и расстаемся.

— Мы выступаем как бы заложниками и гарантами, — усмехнулся Еланчук. — Одно плохо — я действительно буду заложником, а вы нет. Вы меня сильнее физически. Я для вас не противник. Получив сигнал, что все прошло благополучно, вы сажаете меня в машину…

— Этого не может произойти по двум причинам, — перебил Гуров. — Во-первых, мне совершенно нечего вам предъявить…

— Вы устанавливаете мою личность, что равносильно провалу, — спокойно возразил Еланчук.

— Существует вторая причина, значительно более серьезная, — продолжал Гуров. — Хотя я сегодня не полковник, не оперативник, но я Лев Иванович Гуров, и я даю слово. Если я его нарушу, то завтра весь уголовный мир узнает, что Гуров скурвился. И имя, на которое я работал двадцать с лишним лет, будет уничтожено. Я никогда на это не пойду.

— Аргумент веский, — согласился Еланчук. — Дайте подумать… Чую ловушку, не могу определиться… Но ведь я могу прислать вместо себя другого человека.

— Я его мгновенно расколю, набью морду, и сделка не состоится.

— Да вы же меня не знаете.

— Наивно. Я слышу ваш голос, манеру говорить, да и вообще, определить, с кем я говорю, — моя проблема.

— Верно, но не подходит. Вы увидите меня в личность и, хотя Москва — деревня огромадная, нащупаете довольно быстро. Нет, я с вами встречаться не намерен.

— Теперь ваша очередь предлагать. Подумайте, перезвоните через часик, отдохнем. — Гуров положил трубку.

— И откуда ты такой умный и хитрый? — Крячко поставил перед Гуровым чашку кофе. — Ты знаешь, Лев Иванович, я тебе в прошлом завидовал, порой не любил, считал везунком. А сейчас словно пелена с глаз упала. Ты ведь человек несчастный и совершенно одинокий.

— Только не жалей, не люблю.

— А почему тебя не пожалеть, ты ведь только человек. Тащить на себе такой груз каждый день, каждый час — с ума сойти. Нет, Лева, извини, я тебе больше не завидую.

— Почему одинокий? — Гуров отпил кофе, налил в стакан немного коньяку. — У меня есть Петр, ты…

— Верно, верно. — Крячко кивнул. — Мы есть, только и с нами, даже сейчас, ты не можешь вести себя, как тебе хочется, говорить, что пожелается, — ты обязан соответствовать своему имени.

Около десяти вечера Гуров остановился на углу Садового кольца и улицы Чехова. Остановился и идущий рядом юрист Байков. Была середина марта; погода стояла скверная, сырая; людей на улице было немного. Щелкнул передатчик, который находился во внутреннем кармане Гурова. Он поднял воротник и недовольно спросил:

— Что еще? Холодно, я не мальчик, чтобы второй час гулять по такой погоде.

— Пересеките Садовую, идите по Новослободской, — раздался голос из динамика, прерываемый щелчками и другими помехами.

— Не пойдет, — ответил Гуров, достал из кармана фляжку коньяка, протянул Байкову. — Я и так топаю по вашему маршруту. У меня машина на этой стороне, я сворачиваю на Чехова, двигаюсь в сторону Пушкинской.

— Вам сказано…

— Я ответил. — Гуров подождал, пока Байков, прыгающей рукой еле удерживая фляжку, сделал несколько глотков, отобрал коньяк.

На другом конце, видимо, совещались. Наконец ответили:

— Хорошо, только не торопитесь.

Крячко, сидя за рулем «Мерседеса», свернул на Чехова и остановился, ожидая, пока Гуров и Байков отойдут метров на пятьдесят. Мимо проскочила милицейская «Волга». Гуров проводил ее взглядом и сказал: