Исповедь падшего

Ужин в дорогом ресторане стал блестящим началом, а после мы отправились знакомиться с городом. Дэн уже бывал здесь раньше, однако мне казалось, будто он не был тут ни разу.

— Многое изменилось, — заметил он.

Мы медленно проезжали по главной улице Манхэттена, и я увидел в его взгляде легкое удивление.

— Эти здания… их не было раньше. Знаешь, я никогда не мог запомнить Нью-Йорк, ведь всякий раз, когда доводилось здесь бывать, я видел его иным, обновленным, но одновременно всегда чувствовал что-то родное. Чувствую это и сейчас.

— Этот город гораздо больше Чикаго. Интересно, сколько необходимо времени, чтобы изучить каждый его уголок?

— Вот поэтому он мне и нравится! Всегда новый, всегда удивительный!

Воодушевленное лицо Дэна выражало лишь одно: «Я вернулся домой!» А я ощущал то, что, полагаю, ощущают люди, вселившиеся в новый дом: радость и одновременно отчужденность. Но со временем это меняется: радость превращается в обыденность, а отчужденность сменяется определенностью. Я породнился с Нью-Йорком довольно быстро и позже стал сравнивать его с Чикаго. Они, как два брата, очень похожи, но в то же время совершенно разные.

Каждый наш день можно было назвать праздником — насыщенные вечера и порой бессонные ночи. Дэн незамедлительно стал приобщать меня к искусству, музыке и светской жизни. Днем мы посещали музеи, картинные галереи, всевозможные выставки, а вечером, одетые в элегантные, пошитые на заказ смокинги с черными бабочками вместо галстуков, отправлялись в театр.

У меня захватывало дух при виде всей этой роскоши: великолепие зала оперного театра; люди, облаченные в изысканные туалеты; пьянящий аромат дорогих духов, «спорхнувших» с запястий и шей дам; кресла, обшитые красным бархатом; и блеск золотой лепнины, что украшала высокие потолки, — это и многие другие детали, перечислять которые я мог бы часами, позволяли ясно понять, насколько высоко положение каждого, кто мог здесь находиться, а также как убога жизнь всех, кому сюда не было входа. Некогда и я принадлежал к классу тех, других. Каждой частичкой своей души я испытывал благодарность ко Всевышнему за шанс оказаться на вершине.

Опера поразила меня до мозга костей! Я совсем не понимал, о чем поют эти красивые люди с поистине благородными лицами, ведь они явно пели по-итальянски, но их чарующие и сильные голоса заставляли меня почувствовать приятную, пульсирующую под кожей дрожь.

— Половина находящихся здесь людей просто ненавидят оперу, — шепотом сообщил Дэн.

— А что тогда они здесь делают?

— Понимаешь, все это — неотъемлемая часть жизни каждого человека из высшего общества. В подобных местах заводят знакомства и, зачастую, — весьма выгодные. А также это один из способов подчеркнуть высокий статус.

Хотя я и был рожден в богатой семье с благородными корнями, мне всегда приходилось чувствовать себя обычным, простолюдином, деревенским мальчишкой. С роскошью меня познакомил Дэн. Блеск и шик этой потрясающей атмосферы очаровывал, затягивал. Как много лет ушло понапрасну! Годы жизни так бесценны, а я тратил их на изучение ненавистной мне науки, прозябая в стенах самого унылого дома на земле.

От мыслей невозможно убежать. Стоило только на мгновение «обернуться назад», они настигали меня снова, пытаясь свести с ума.

— Что с тобой? Ты стал какой-то мрачный, — заметил Дэн во время нашего визита в картинную галерею. — Хотя признаюсь, я тоже не в восторге от этих творений. Авангард — явно не мое!

— Нет, дело совсем не в картинах. Я вдруг подумал, насколько бессмысленно жил и как много упущено времени. Так много лет потеряно безвозвратно! Это наводит на грустные мысли.

— Ты не должен думать об этом! Сколько тебе тогда было? Пять, десять, пятнадцать лет? Ты был ребенком и ничего не мог — только подчиняться. Отец украл твое детство, но, как всякий преступник, получил наказание. Справедливость все же существует! Наслаждайся настоящим, пока оно прекрасно!

Дэн с удручающим равнодушием посмотрел на весьма странное произведение некоего итальянского художника и тяжело вздохнул.

— Теперь я точно осознал, если и стану смотреть на картины, то только на работы импрессионистов!

Я усмехнулся:

— Ты же говорил, что такие картины сейчас в моде.

— Так и есть. Я усердно пытался понять, что именно в них притягивает публику. Но, увы… Я не вижу красоты в уродстве и не нахожу привлекательным смотреть на разноцветные, несуразно разбросанные на холсте геометрические фигуры и линии. Полнейшая чушь!

— Не могу не согласиться! Предлагаю найти место поинтереснее!

— Я только за!