Исповедь монаха

Они подняли ее, легкую и покорную, холодную — но просто от мороза, а не от окоченения — и осторожно обвязали двумя-тремя ремнями и еще Кадфаэлевым веревочным поясом от рясы, чтобы сподручнее было ее нести. Так ее и доставили в Вайверс, вновь пройдя то расстояние, милю с небольшим, на какое они успели удалиться.

Дом не спал, никто не находил себе места, в волнении ожидая, чем закончатся поиски. Но вот одна из служанок увидела, как к воротам приближается небольшая скорбная процессия, и, заголосив, кинулась к Эмме. Когда тело Эдгиты внесли в дом, вся всполошенная голубятня была уже в сборе. Как и раньше, женщины испуганно сбились в тесную беспокойную кучку. Зная Эмму, всегда такую мягкую, добрую, покладистую, трудно было представить, что в подобной ситуации она способна проявить собранность и силу духа: ее быстрые, четкие команды сразу отбили у служанок охоту ударяться в слезы и заставили их заняться необходимыми траурными приготовлениями — убрать подобающим образом стол в одной из комнат, превратив его в импровизированный помост для покойницы, уложить ее так, чтобы она выглядела благопристойно, нагреть воды, достать из сундуков душистые льняные полотнища, в которые надлежало завернуть тело. Похоронные хлопоты придуманы неспроста — живым они нужны не меньше, чем мертвым: в тяжелый момент они помогают занять руки и голову, отвлечься от тягостных, терзающих душу раздумий и угрызений о том, что ты сделал что-то не так или не совсем так по отношению к усопшему, пока тот был еще жив. В нестройном гуле голосов, доносившихся из покойницкой, скоро почти исчезли надрывные, трагические нотки, и на смену им пришли печально-смиренные, почти успокаивающие интонации.

Наконец Эмма вышла в холл, где ее муж и все, кто был с ним, отогревали у огня замерзшие ноги и растирали онемевшие кисти рук.

— Сенред, да что же это делается? Кто мог решиться на такое?

Никто ей не ответил, да она и не ждала никакого ответа.

— Где вы нашли ее?

На этот вопрос ее муж, конечно, ответил, устало потирая изборожденный морщинами лоб:

— На полпути к Элфорду, по ближней дороге. Она лежала прямо возле тропы. И похоже, лежала недолго, под ней был снег. На нее напали, когда она уже возвращалась обратно.

— Думаешь, — сказала Эмма, понизив голос, — она была в Элфорде?

— Где же еще? Этой-то дорогой! Я послал туда Эдреда с людьми, он точно узнает, была она там или нет, и если была, то с кем говорила. Они, должно быть, через час вернутся, но с новостями или нет, бог весть!

Они оба старательно обходили суть дела и избегали упоминать Росселина или вслух высказывать причины, которые могли заставить Эдгиту мчаться куда-то среди ночи. И неспроста: слух о происшедшем переполошил весь Вайверс и достиг даже тех, кто работал в псарнях и на конюшнях и обычно узнавал обо всем в последнюю очередь; и теперь все без исключения обитатели манора, охваченные общей тревогой, собрались в доме. Домашние слуги сбивались в беспорядочные кучки в каждом углу просторного холла, а из-за их плеч робко выглядывали дворовые — им было не заставить себя вернуться к своим прямым обязанностям или, в конце-то концов, мирно отдыхать от дневных трудов, пока тут, в доме, не произойдет нечто такое, что расставило бы все по своим местам и позволило им разойтись со спокойной душой. Среди всей этой толпы по пальцам можно было пересчитать тех, кто пользовался безраздельным доверием своего господина и был посвящен в тайну запретной любви его сына Росселина, тем не менее многие наверняка уже смекнули, откуда ветер дует и почему Элисенду так поспешно выдают замуж. Так что в присутствии всей этой компании не следовало слишком распускать язык.

А тут еще — мало им было хлопот! — из своих покоев наверху спустился Жан де Перронет, в том же костюме, какой был на нем во время ужина. Значит, хоть он из вежливости и удалился, но спать так и не лег. И брат Хэлвин тоже встал со своей постели и теперь сидел тут, встревоженный и молчаливый. Все, кого эта ночь застала под крышей Вайверса, потихоньку, почти украдкой, стекались в холл.

Все, да не все. Кадфаэль еще раз обвел взглядом собравшихся и убедился, что одного действующего лица не хватает. В отличие от других, кого внутренний голос толкал примкнуть к остальным, Элисенда предпочла уединиться.

Перронет, судя по выражению его лица, многое передумал за то время что прошло с момента, когда подчинившись воле хозяина, он остался в доме вместо того, чтобы принять участие в поисках. Когда он вошел в холл, лицо его было сурово и замкнуто и догадаться о том, что творилось у него в душе и в мыслях, не смог бы никто. Он неспеша оглядел молчаливый, скорбный круг присутствующих и наконец остановил взгляд на Сенреде, который стоял понурив голову возле самого очага и глядел невидящим взглядом на языки пламени. От его сапог поднимался пар.

— Если я правильно понимаю, — осторожно начал Перронет, — дело приняло дурной оборот. Вы нашли пропавшую служанку?

— Да, мы нашли ее, — ответил Сенред.

— С ней что-то случилось? Неужто худшее? Скажите, она мертва?