– Да, чувство хорошее. Но люди вроде Фрюманса встречаются не часто. Может, он один такой и есть. Не забывайте, он жил по-иному, чем другие, и совсем не знал искушений. Фрюманс ничего не хочет от света, и свет не побежит к нему навстречу. У меня и в мыслях нет, чтобы вы пошли за кузена только ради положения в обществе, но все-таки, сдается мне, он заслуживает дружбы. Подумайте, сколько вокруг него честолюбивых людей, а может, и дурных советчиков…
– Поговорим лучше о Фрюмансе. Почему ты не влюблена в него?
– А почему мне быть влюбленной? Вы-то ведь называете любовь безумием – позвольте же и мне, моя девочка, сохранять разум.
Час был поздний, я устала, к тому же знала по опыту – стоит мне коснуться в разговоре некоторых тем, и Женни немедленно превращается в закрытую книгу.
XLVIII
На следующий день ровно в полдень появился господин Мак-Аллан. К моему удивлению, он пришел пешком.
– А я теперь живу не в Тулоне, – объяснил он. – Мне необходимо часто совещаться с вами, и пришлось бы тратить слишком много времени на переезды, да и глазам моим вредна дорожная пыль. Доктор Репп предложил мне свое гостеприимство, и я принял его – ведь вблизи от вас нет другого пристанища.
Женни чуть нахмурилась, и я поняла, что наш противник стакнулся с союзником более чем прохладным, к тому же связанным с некой дамой, более чем ненадежной. Я невольно спросила Мак-Аллана, познакомился ли он уже с госпожой Капфорт.
– Да, – без запинки ответил он. – Видно, в наказание за грехи мне пришлось провести целый вечер в обществе этой медоточивой дамы и ее потрясающей дочери.
– Чем вас так потрясла Галатея?
– Всем. Но я не для того докучаю вам своим визитом, чтобы разговаривать о ней: я пришел предложить вам свои услуги.
Женни под каким-то предлогом вышла из комнаты: она надеялась, что наедине со мной господин Мак-Аллан скорее откроет мне тайну, которую, по совету Фрюманса, я должна была у него выведать. Но он был человек искушенный, а я совсем не умела хитрить: все мои наводящие и прямые вопросы разбивались о его непроницаемость. Хуже того – он при этом словно бы играл в открытую.
– Зачем вы пытаетесь проникнуть в побуждения маркизы де Валанжи? – сказал он, так и не ответив ни на один мой вопрос. – У нас с вами одна задача – обсудить нынешнее положение, и я так же не позволю себе допытываться, что вы думаете о моей клиентке и что чувствуете к ней, как не стану говорить с вами о маркизе иначе, чем о неком препятствии, которое мешает вашим планам на будущее.
Улыбнувшись, я возразила, что не это он обещал мне, торжественно предложив свои услуги.
– Я был уверен, что вы не потребуете от меня ничего противного моим обязательствам, – ответил он. – Вы невольно располагаете к доверию, поэтому я и рассчитывал, что могу, не изменяя долгу, предложить вам распоряжаться мною.
– И, надеюсь, не ошиблись в своих расчетах. Но я-то полагала, что ваш долг – сказать мне правду. В качестве кого вы пришли ко мне? В качестве вестника мира, который говорит: «Хотя мы и убеждены, что у вас нет прав на нашу собственность, тем не менее, сжалившись над вашим бедственным положением и памятуя любовь, которую питала к вам госпожа де Валанжи, предлагаем взамен этой собственности средства к существованию»? Или, надменно и пренебрежительно глядя на меня сверху вниз, заявляете: «Мы отрицаем все ваши права, но, желая избавить себя от неприятной судебной процедуры, готовы заплатить вам за отречение, так же мало заботясь о вашем прошлом, как и о будущем»?
– Первая гипотеза мне кажется удачной, – сказал Мак-Аллан. – Именно в таких выражениях я и намерен составить наш договор, если вы дадите на то согласие.
– Вы считаете мое истолкование удачным, но даете ли слово, что оно правильно?
– А вы, мадемуазель, даете слово, что, если оно правильно, вы согласитесь на мои предложения?
– Вы же знаете, что я могу дать ответ, только предварительно посоветовавшись.
– Точно так же, как я могу дать ответ, только заручившись сперва вашим согласием.
– Короче говоря, мы с вами вертимся в заколдованном кругу, и вы пользуетесь моей неопытностью. Особой чести вам это не принесет, господин Мак-Аллан. Должно быть, в вашей жизни бывали победы и более трудные, и более почетные. Хорошо, сейчас я вам скажу все, что думаю об этом деле. Я не только помеха каким-то замыслам, мне неизвестным, но и по причинам, также мне неизвестным, являюсь особой, родства с которой стыдятся. Поэтому, если бы я приняла… если я приму эти предложения, мои низость и жадность доставят, вероятно, вашей клиентке много радости.
Хотя я и решила не показывать Мак-Аллану своих чувств, волнение сквозило в каждом моем слове, негодование рвалось наружу. Он пристально смотрел на меня, потом попытался взять за руку, но я ее отдернула, чем, видимо, его удивила. Это удивление, в свою очередь, поразило меня и даже немного обидело.
– Итак, – произнес он, тоже как будто немного взволнованный, – вы, я вижу, идти на соглашение не желаете. Повремените еще хотя бы неделю, посоветуйтесь с господином Бартезом: он-то хочет, чтобы вы согласились.