Исповедь маркизы

Близилась ночь; праздник начался с иллюминации садов и водоемов. Волшебное зрелище! Ужин, накрытый в зеленом театре, где фавны и лесные дриады подавали нам кушанья, был прелюдией к костюмированному представлению. Все блистали умом, и я старалась не отстать от других. Стоило поднять глаза, и я встречала обращенный ко мне взгляд Ларнажа, пожиравшего меня глазами. Похоже, мои остроумные реплики приводили его в изумление, и он отваживался лишь на то, чтобы удивляться. Признаться, мне очень хотелось, чтобы Ларнаж осмелел; я поощряла его как могла, прибегая к невинным и бесхитростным ухищрениям. За столом он сидел далеко от меня. После ужина веселье продолжалось до самого утра, оправдывая свое название бессонная, или грандиозная ночь, как называли подобные празднества.

Я обдумывала своего рода государственный переворот: посадить Ларнажа рядом с собой во время комедийного спектакля и танцевального представления. Молодой человек был таким робким и так боялся быть отвергнутым, что, несомненно, следовало сделать ему подобное предложение. Я сказала ему все без околичностей. Ларнаж покраснел:

— Ах, сударыня, зачем? Неужели вы желаете, чтобы я посмел занять это место, и что мне это даст, кроме дополнительных неприятностей?

— Стало быть, вам неприятно сидеть возле меня и говорить со мной?

— Это счастье, сударыня, это мое страстное, самое заветное желание, это моя честолюбивая мечта, но, увы!..

— Что значит «увы»?

— Вы принадлежите другому, вы меня забыли и бросили; вы для меня потеряны, и я не могу позволить себе даже единой мысли о вас из боязни вас оскорбить.

Для внебрачного сына принца, для секретаря знатного вельможи бедный Ларнаж был законченным простаком. Правда, и принц, и знатный вельможа были святошами, но не все ли равно! Юноше было только двадцати три года, и этим все сказано.

Однако в конце концов глупец все понял и сел рядом со мной, не скрывая своей радости и удовольствия; его распирало от гордости, словно наседку на яйцах, как говаривал Пон-де-Вель о герцогине Люксембургской, восседающей в своем глубоком кресле, когда ей доводилось погубить чью-нибудь репутацию. Вскоре всеобщее внимание было приковано к сцене. Ларнаж, хотя он был автором звучавших с нее стихов, смотрел только на меня; я же смотрела прежде всего на сцену и лишь затем на него, причем, признаться, с одинаковым пылом и наслаждением.

Итак, мы увидели Хороший Вкус, нашедший убежище в Со и направлявший все дела герцогини Менской. За ним шествовали Грации; они танцевали, раскладывая украшения на туалетном столике, в то время как их спутники пели стихи Ларнажа в сопровождении приятной музыки. Эта первая интермедия прошла с огромным успехом; все нашли ее восхитительной. Я поздравила своего бывшего учителя, и тот чуть не обезумел от радости.

Во второй интермедии перед нами предстали Игры в человеческом обличье, принесшие игорные столы со всем необходимым для такого рода развлечений. Живые Игры пели и одновременно танцевали; на принцессу посыпались комплименты, которые, по ее мнению, были и справедливыми, и разумными — она к ним привыкла. Все это было разыграно лучшими актерами Оперы.

В довершение всего, после реприз, появились Удовольствия, соорудившие театральный помост и, как это принято в постановках трагедий, украсившие его цветами, гирляндами и завитушками, чтобы исполнить на нем не трагедию, а пьесу мадемуазель Делоне, также написанную в соавторстве с Ларнажем. Бог ты мой! Что за ужасные стихи они сочинили! Сюжет был непритязательный. Речь шла о герцогине Менской, отыскавшей магический квадрат, который она давно искала и продолжала искать до последней минуты. Право, чтобы выразить какую-нибудь прекрасную мысль, можно допустить некоторую вольность, по выражению графини д’Эскарбаньяс.

Принцесса играла себя сама, как и другие. Нашим взорам явился двор в Со, перенесенный на сцену, и все говорили рифмованной прозой вместо обычной. Спектакль исполнялся с искренностью и живостью, заслуживающими похвалы и избавлявшими зрителей от скуки. Я всегда рассказываю о других и о самой себе с точки зрения настоящего: в тот вечер я не могла скучать, впервые испытывая любовный трепет, к тому же трепет тайной любви!

— Трогательные стихи, — сказала я Ларнажу, — их автор слегка потерял голову.

— Сочиняя их, я думал о вас, — ответил молодой человек. — Ах, сударыня, неужели вы не сжалитесь надо мной, и мы не встретимся, как встречались прежде, и никогда больше не станем беседовать в прекрасную звездную ночь?

— Как знать, сударь, — произнесла я, обуреваемая страстным желанием испытать нечто до сих пор неведомое.

— Когда же? Когда?

Я собралась было ответить, но была вынуждена замолчать из-за непредвиденной помехи.

XXII

Меня тронула за плечо мадемуазель Делоне и тихо сказала:

— Вы говорите здесь о любви, госпожа маркиза, и забываете о своих соседях.

Я вздрогнула; это предупреждение вернуло меня на землю, ибо я немного увлеклась, паря вместе с Ларнажем на крыльях поэзии. Я сильно покраснела и что-то пролепетала.

— О! Не пугайтесь, — прибавила она, — вы не одиноки, мы тоже об этом говорим!