Исповедь маркизы

Эти таинственные свидания волновали меня сильнее, чем в Дампьере; я даже не знаю, к чему бы это привело, тем более что молодой человек призвал на помощь свою мать, и эта прелестная женщина очаровала меня больше, чем он. Как уже говорилось, она была близкая родственница Ферриолей, и ее звали г-жа де Креанси. Благодаря ей я познакомилась с Пон-де-Велем и его семьей. Как же все взаимосвязано в этом мире!

Между тем умерла моя матушка. Я уехала в Бургундию, так и не увидевшись больше с Ларнажем. Однако наша история на этом не кончается, мы часто будем к ней возвращаться, причем при странных обстоятельствах. Влюбленный продолжал мне писать до самой своей смерти. Бедный Ларнаж! Он был добрым и благородным юношей. Я снова принялась его оплакивать, со вчерашнего дня, когда начала о нем рассказывать. Позже вы все узнаете…

…Госпожа перестала диктовать, и я не сожалею об этом, ибо сейчас шесть часов утра, но, поскольку она ничего не видит, для нее нет ни дня, ни ночи. Вот так первая любовь! Я очень рада, что могу сопоставить то, о чем вы прочли, со сценкой, разыгравшейся сегодня утром на моих глазах — это очень забавное сравнение.

Госпожа упоминает о г-не Пон-де-Веле, а всем известно, что он, наряду с председателем Эно и г-ном де Формоном, был самым верным из ее любовников. Она этого не скрывает, да от меня вообще ничего не утаивают. Под предлогом того, что я бесприданница и, возможно, никогда не выйду замуж, мне рассказывают такое, о чем я могла бы узнать лишь от мужа, и даже то, что муж не стал бы мне говорить. Я также передаю это без всяких колебаний; не следует роптать на свое положение. Господин де Пон-де-Вель — брат г-на д’Аржанталя, и оба они — племянники посла, графа де Ферриоля; это дети его брата, и они были самыми постоянными посетителями салона г-жи дю Деффан. Господин де Пон-де-Вель все еще приходит сюда каждый день, за исключением тех дней, когда он занят тем, что умирает, и эти визиты несомненно скоро доконают старика, ибо его силы уже на исходе.

Он был здесь вчера и расположился у камина; госпожа маркиза сидела в своем кресле, постукивая тростью, а я смотрела на нее и ее гостя; госпожа заговорила:

— Пон-де-Вель, с тех пор как мы стали друзьями, в наших отношениях никогда не было ни единого облачка, не так ли?

— Да, сударыня.

— Не оттого ли, что мы больше друг друга не любим?

— Возможно, сударыня.

Они говорили об этом столь же безразлично, как если бы беседовали о китайском императоре, а мое сердце содрогалось от ужаса; вот что осталось в двух этих сердцах от привязанности, продолжавшейся шестьдесят лет!

Правда, двум этим сердцам почти сто шестьдесят лет на двоих…

VIII

Я покинула Париж, Ларнажа, г-жу де Люин, г-жу де Креанси и в глубоком трауре пребывала в родительском поместье, оплакивая матушку; я не столько скорбела сама, сколько подражала тем, кто ее оплакивал, ведь я едва ее помнила — мы столько лет не виделись, будучи в разлуке! Я знала, что матушка была доброй, что она меня любила и даже баловала, в то время как другие меня не баловали; но для меня всегда важнее всего был разум: матушка не влияла на мой разум так, как тетушка, и потому я отдавала предпочтение тетушке. Я жила в Шамроне в уединении и изрядно грустила, часто думая о Ларнаже, писавшем мне целые тома, сожалея о Париже, желая вступить в брак, чтобы выйти из этого физического и морального оцепенения, и не видя ни одного жениха, который готов был бы на мне жениться или за которого я бы хотела выйти замуж. Глупо ставить счастье в зависимость от поведения другого человека, однако такова участь женщин. Обреченные на постоянную зависимость, они поневоле мирятся с навязанной им долей и терпят ее последствия, а если несчастные не выдерживают тяжести этих последствий, их же во всем и винят. Так уж устроен этот справедливый мир, и никакая философия не сделает его лучше; я слишком натерпелась от такого порядка вещей, чтобы с ним согласиться.

Эта жизнь в деревне, дававшая столь мало пищи моему уму, тяготила меня все больше и больше. Я вышла бы замуж даже за черта, коль скоро он предстал бы в облике дворянина и обеспечил бы мне сносное существование. Увы! Ко мне являлись лишь черти без гроша за душой, а нищета всегда меня пугала. Я также не забывала о Ларнаже, полагая, что когда-нибудь его признают если и не законным, то фактическим внуком государя, ибо, по моим расчетам, господин герцог Менский непременно должен был одержать верх над герцогом Орлеанским и заменить его на посту регента. Влюбленный писал мне каждую неделю о своих надеждах и строил роскошные воздушные замки, сутью которых была я. Любовь Ларнажа ко мне была столь пламенной, что я распалялась от ее жара, и порой мне тоже казалось, что я его люблю. В такие минуты я исступленно грезила под сенью раскидистых деревьев парка и видела своего героя в ореоле славы. Я обожествляла его, подобно всем несчастным семнадцатилетним дурочкам, прежде чем узнать на собственном опыте, что у нас нет другого Бога, кроме того, что на Небесах, а все остальные — самозванцы.