Исповедь куртизанки

– А его хозяин, Маркантонио?

Я вновь качаю головой.

– Значит, он мертв. Останься он в живых, он уже сумел бы добраться до Венеции. Здесь находятся лучшие в мире печатные станки. – Она ненадолго умолкает. – А кардинал? Он тоже наверняка мертв, – добавляет она после недолгой паузы, и в тоне ее голоса не слышны вопросительные интонации. Я храню молчание. – Знаешь, Бучино, иногда я вспоминаю ту ночь, когда ты вернулся со стен. Если бы мы тогда знали, чем все обернется, то могли бы уехать тотчас же.

– Нет, – негромко возражаю я. – Даже если бы мы знали обо всем, то все равно поступили бы именно так.

– Ах, Бучино, иногда ты ведешь себя в точности как моя мать. «Сожаление – роскошь, которую могут позволить себе только богатые женщины, Фьяметта. Время летит, и надо бежать с ним в ногу, а не навстречу ему. Всегда помни о том, что следующий мужчина может оказаться богаче предыдущего». – Она качает головой. – Подумать только, Бучино. Одни матери учат своих детей молитвам, которые следует возносить с четками в руках, а я к своей первой исповеди уже знала такие вещи, которые никогда бы не смогла рассказать священнику. Ха! Что ж, наверное, это к лучшему, что она не видит нас сейчас.

За нашими спинами корпуса судов со скрипом трутся о каменные пристани. Хотя солнце вовсю светит с небес, налетевший ветер несет с собой прохладу. Я слышу, как он поет у меня в ушах, и поднимаю воротник. В юности меня мучили сильные головные боли, и я боюсь, что промозглая зима заставит их вернуться. В Риме частенько можно услышать жутковатые побасенки насчет севера: например, о том, как иногда пальцы у людей замерзают по ночам так сильно, что по утрам их приходится с хрустом разжимать обратно, чтобы вернуть к жизни. Но синьорина уже почти поправилась и скоро задаст всем жару.

– Итак. – Голос ее звучит совсем по-другому, словно он тоже переменился вместе с погодой. – Вот как мне представляется положение дел. Если мы заменим холостяков клириками и добавим торговцев, чужеземных купцов и посланников, то здешний рынок ничем не уступит римскому. А если и остальные женщины окажутся такими же, как и те, которых мы видели сегодня, то в правильном наряде я смогу обставить любую из них.

При этих словах она пристально смотрит на меня, чтобы заметить даже тень сомнения в моих глазах. Капюшон ее откинут, а волосы перехвачены широкой лентой, в которую вплетены искусственные цветы, так что об их длине остается только гадать. И пусть украшения достались ей из вторых рук, лицо остается ее собственным. В Риме, ближе к концу своего правления, она даже позволяла молодым художникам измерять расстояние меж ее подбородком, носом и лбом в их вечном поиске безупречной симметрии. Но именно взгляд ее зеленых глаз, устремленный на них в упор, заставлял дрожать их пальцы, а еще рассказы о том, что обнаженная она вполне могла укрыться собственными волосами. Ее волосы. В этом и заключается мой единственный вопрос.

– Знаю, я сама об этом все время думаю. Но у Ла Драги есть один источник. Она пользует монахинь в нескольких монастырях, где торгуют локонами послушниц. А еще она знает одну женщину, которая может вплести новые волосы в старые с помощью золотых нитей, так что место соединения остается практически незаметным. Полагаю, мы должны испытать ее метод. А если я стану ждать, пока мои собственные волосы отрастут, то потом мне придется наносить на щеки не меньше белил, чем этой Сальванаголе. У нас ведь хватит на это денег, верно? Сколько у нас осталось рубинов?

Я делаю глубокий вдох.

– После того как я поменял давешний, два, включая большой. И несколько крупных жемчужин.

– За шесть месяцев мы истратили четыре рубина? Как такое возможно?

Я пожимаю плечами.

– Мы кормим целую семью с домочадцами. Ваши волосы снова отрастают, и лицо у вас очаровательное.

– Тем не менее цены Ла Драги не очень высоки, не правда ли?

– Нет, но и дешевыми ее услуги назвать нельзя. Никто не сомневается в ее умениях, но она заламывает ведьмовские цены, а это рынок, на котором спрос превышает предложение.

– Ох, Бучино… Ла Драга – не ведьма.

– Слухи говорят иное. Во всяком случае, она очень старается им соответствовать. Глаза у нее обращены внутрь, а ходит она, словно паук, у которого подрублены лапы.

– Ха! И это говорит карлик, переваливающийся с боку на бок, словно утка, и ухмыляющийся, как бесенок, вырвавшийся из ада, но ты же первым насадишь на вертел любого, кто увидит в твоем уродстве руку дьявола. Да с каких это пор ты относишься к сплетням как к установленным фактам?

Она смотрит на меня в упор.

– Знаешь, Бучино, я верю, что ты злишься на нее, потому что она проводит со мной больше времени, чем ты. Ты должен присоединиться к нам. Чувство юмора у нее не уступает твоему, и она, даже не имея глаз, видит людей насквозь.

Я опять пожимаю плечами:

– Я слишком занят для пустой женской болтовни.