Исповедь куртизанки

– Знаешь, на больших каналах воздух чище. У многих крупных особняков есть свои сады, где растут красный жасмин и лаванда, а беседки увиты диким жасмином. В те годы, когда мама пользовалась наибольшим успехом, ее иногда приглашали в такие места. Она возвращалась утром и будила меня, а потом забиралась ко мне в постель и рассказывала о богатых гостях, еде и нарядах. Иногда она приносила с собой бутон или несколько лепестков, спрятав их в платье, хотя мне казалось, что они пахнут садом ничуть не меньше, чем мужчинами. И она пыталась найти нужные слова, чтобы я могла вообразить все это. Но самое большее, что ей удавалось, – это сравнение с Аркадией.

Она вновь взглянула на меня, и я понял, что опасность миновала.

– Очаровательный, как Аркадия. Пожалуй, это то, к чему можно стремиться, ты не находишь, Бучино?

Глава третья

Кухня внизу по-прежнему оставалась пустой, а еда – нетронутой. Теперь, когда желудок мой насытился, аромат моего тела в замкнутом помещении достиг моих ноздрей. Я подпираю дверь сломанным стулом, добавляю в ведро кипятка на плите несколько кружек холодной воды из колодца и стягиваю с себя пропитавшуюся потом одежду. В Риме мы мылись привезенным из той же Венеции мылом, настолько ароматным и пышным, что его можно было есть, но сейчас в моем распоряжении имеется лишь жалкий обмылок; яростно растираясь им, я кое-как создаю тонкий слой пены, которого хватает для того, чтобы утопить в нем парочку вшей, хотя я сильно сомневаюсь, что он способен заглушить исходящие от меня миазмы.

Дальняя дорога неминуемо сказалась и на мне: живот прилип к позвоночнику, потеряв прежнюю упругую выпуклость, а бедра исхудали настолько, что кожа на них обвисла складками. Я тщательно прополаскиваю свои яйца и на мгновение взвешиваю их в руке, отмечая, что член мой похож на сморщенного слизня. Минуло уже изрядно времени с той поры, когда я использовал его с той же живостью, что и свои мозги. И хотя мое укороченное телосложение едва ли может служить к моей выгоде (не считая, разумеется, охов и ахов, которые исторгает пресыщенная публика, глядя, как карлик жонглирует горящими палками, а потом выделывает дикие коленца, притворяясь, будто обжегся), мы с ним мирно уживаемся вот уже тридцать с чем-то лет, и я даже полюбил его своеобразие – которое, в конце концов, является для меня вполне привычным. Горбуны. Калеки. Карлики. Дети с заячьей губой. Женщины, лишенные щелей для деторождения. Мужчины с женской грудью и яйцами. Мир полон образчиков дьявольского уродства, но правда заключается в том, что уродство встречается куда чаще красоты, и в лучшие времена я без особого труда находил удовольствие, коли в нем возникала нужда. Точно так же, как мужчины думают своим членом, так и женщины, как выяснилось, представляют собой любопытных и даже озорных животных, и пусть они вслух мечтают о безупречной плоти, их вечно тянет испытать что-нибудь новенькое. При этом они падки на лесть и могут даже получать удовольствие от извращенных вкусов, хотя ни за что не признаются в этом публично. В общем, для меня здесь особой проблемы не было.

Тем не менее даже у тех, кто склонен к авантюризму, грязь и нищета отнюдь не считаются природными средствами, усиливающими половое влечение.

Я едва успеваю ополоснуться и натянуть на себя старую одежду, как стул у двери начинает подпрыгивать, с грохотом стуча по дереву, и на кухню врывается Мерагоза. На столе, рядом с тарелкой с едой, лежит мой кошель. Я накрываю его ладонью, но недостаточно быстро, чтобы ее узенькие глазки не приметили его.

– Вот это да… Господи Иисусе! – Она делано содрогается от отвращения. – Крыса все-таки подмылась. То есть ты нашел евреев?

– Да. Это тебе. – Я машу рукой в сторону тарелки. – Если хочешь, конечно.

Она тычет пальцем в рыбу:

– И во сколько она тебе обошлась?

Я не вижу смысла делать из этого тайну.

– Тебя надули. В следующий раз лучше дай деньги мне, и я все улажу.

Но за стол она усаживается весьма споро и принимается жадно есть. Некоторое время я просто стою и смотрю на нее, а потом подтягиваю сломанный стул поближе к ней. Она быстренько отодвигается.

– Держись от меня подальше. Может, ты и вымылся, но разит от тебя по-прежнему, как от золотаря.