Исповедь королевы

Хотя гроза кончилась, дождь все еще продолжался, и я боялась, что жители Парижа, пришедшие в Версаль посмотреть фейерверк, будут обмануты в своих ожиданиях. При такой погоде никакого фейерверка не будет. Еще одно дурное предзнаменование!

Король начал прием в Стеклянной галерее, и мы все собрались там. От великолепия этой галереи просто дух захватывало. Позже я привыкла к ее роскоши. Мне запомнились канделябры — позолоченные, блестящие. В каждом из них было по тридцать свечей, и, хотя снаружи было уже темно, в галерее было светло как днем. Король, мой муж и я уселись за стол, покрытый зеленым бархатом, украшенным золотым шнуром и бахромой, и принялись играть в каваньоль. К счастью, меня весьма предусмотрительно научили играть в эту довольно грубую игру, и я умела делать это гораздо лучше, чем писать. Мы с королем улыбались друг другу через стол, в то время как дофин сидел угрюмый и всем своим видом показывал, что презирает подобное времяпрепровождение. Конечно, так оно и было на самом деле. Пока мы играли, люди гуськом проходили мимо, чтобы взглянуть на нас. Я не знала, следует ли мне улыбаться им. Но король вел себя так, словно они вовсе не существовали, и я последовала его примеру. Среди зрителей было несколько человек, которых никто не приглашал. В зале должны были присутствовать только те, кто получил специальное приглашение. Однако некоторые из тех людей, кто не смог уехать домой из-за грозы, решили сами себе компенсировать тот факт, что им не удалось посмотреть фейерверк. Они прорвали заграждение, пробрались в галерею и смешались с гостями. Швейцары и гвардейцы пришли к выводу, что сдержать их совершенно невозможно. К тому же охрана боялась неприятных последствий, и поэтому никто ничего не предпринимал.

Когда прием в Стеклянной галерее закончился, мы отправились ужинать в новый оперный театр, который король построил специально для того, чтобы отпраздновать мое прибытие во Францию. Когда мы направлялись в оперный театр, нас охраняли швейцарские гвардейцы. Они были так хороши в своих накрахмаленных брыжах, и шляпах с плюмажами! Не менее красочно смотрелись и телохранители в своих мундирах, отделанных серебристым шнуром, красных бриджах и чулках.

Первоначальное назначение этого прекрасного оперного театра было искусно замаскировано. Фальшивый пол закрывал ряды сидений, и на этом полу был установлен стол, уставленный цветами и сверкающим хрусталем. Мы церемонно расселись по местам: король — во главе стола, я — по одну сторону от него, а мой муж — по другую. Рядом со мной, что меня очень радовало, сидел мой озорной младший деверь, граф д’Артуа. Он был очень внимателен ко мне и заявил, что будет моим кавалером, подразумевая тем самым в довольно дерзкой форме, что готов вместо дофина поддержать честь Франции, когда бы я этого ни пожелала. Несмотря на то, что граф иногда несколько переходил дозволенную грань приличия, он тем не менее понравился мне с той минуты, как я впервые увидела его.

По другую сторону от Артуа сидела мадам Аделаида. Она, очевидно, наслаждалась этим ужином и в то же время пристально наблюдала за своими сестрами — Софи, сидевшей рядом с ней, и Викторией, сидевшей напротив, рядом с Клотильдой. Аделаида пыталась обсуждать со мной поведение Артуа. Ее острые глазки беспрестанно сновали туда-сюда. Она сказала, что надеется поговорить со мной с глазу на глаз в ее апартаментах. По ее словам, это было крайне необходимо. Артуа слушал ее и смешно приподнял брови, когда, конечно, Аделаида не могла этого видеть. Я почувствовала, что мы с ним союзники. В дальнем конце стола (поскольку она занимала самое низкое положение среди двадцати одного члена королевской семьи) сидела та самая молодая женщина, которая так заинтересовала меня, когда я была впервые представлена моим новым родственникам, — принцесса де Ламбаль. Она очаровательно улыбалась мне, и я почувствовала, что с такими друзьями, как она, король и мой новый защитник Артуа, мне нечего опасаться за свое будущее.

Я была слишком взволнована, чтобы есть, однако успела заметить, что у моего мужа прекрасный аппетит. Мне еще не встречались такие люди, как он: способные полностью забывать об окружающих. Пока с величайшей помпой вносили «королевское мясо» (так назывались многочисленные мясные блюда), дофин спокойно сидел в одиночестве, ни на кого не обращая внимания, потому что единственным предметом его интереса была еда. Он набрасывался на нее с такой жадностью, как будто только что вернулся после целого дня напряженной охоты.

Заметив прожорливость своего внука, король довольно громко сделал ему замечание:

— Ты ешь слишком усердно, Берри. Не следует так перегружать желудок в эту самую лучшую из твоих ночей.

Мой муж ответил ему, и все услышали его слова — вероятно, потому, что им так редко приходилось слышать его голос.

— Я всегда лучше сплю после хорошего ужина, — сказал он.