Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

"По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (13, 35).

Обратите и здесь внимание вот на что: "Заповедь новую даю вам..." "Слово Мое", "заповедь новая". Иная — вовсе не смиренная и боголюбивая позиция. Но... человеколюбивая. Любовь — "единственная новость, которая всегда нова" (если чуть-чуть перефразировать Бориса Пастернака). Она, эта новость, именно в силу своей потрясающей новизны на две тысячи лет как раз и станет по глубочайшей своей сути истинно традиционной, потому что только новое имеет традицию.

И здесь же, неподалеку от этого места Евангелия от Иоанна, — совсем иной наш Учитель: одинокий и молящий, несчастнейший из всех, какие есть на свете, несчастных. Вот что он говорит: "...Отче! Избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел" (12, 27).

(Здесь из наших современников ближе всего оказывается вновь Борис Пастернак:

Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси!

"Если только можно..." Но... не пронес. Один на один: с миром, богом, самим собой. И с самим собой — с особенной силой. Сам себе — всё: и учитель, и ученик. И тогда не урок вовсе, а лично выпестованная жизнь.)

Итак, пришел по предопределению, как и предусмотрено Отцом, чтобы учить божиих чад. Но по собственной воле — пусть по слабой, но воле — просит избавить от часа сего. Всесильный, но лишенный личной самобытности Учитель, несущий миру не свое — Божие — слово, и сирая былинка, но зато само-бытно и лично плачущая избавить... Жест беспомощности завершается последним в этой жизни актом — смертным поступком, искупительной жертвой: предопределенно волевым, наичеловеческим, ставшим учительским примером на века; но таким примером, научить которому нельзя. Следовать и подражать этой жизни — да (жизнь Франциска), а научить — нет!

Учительство, потерпевшее поражение? — "... В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир" (16, 33), потому что "Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили слово Твое" (17, 6), — говорит Учитель в своем богочеловеческом качестве, в своей двухприродности, о конечном результате своего учительства. Столь же "двуприроден" и этот Урок, длящийся и поныне.

Конечно, научились-поверили лишь некоторые. Это мы знаем. Иначе не было бы трагического земного конца. Не все поверили, наверное, еще и потому, что Слово Учителя оставалось неслышным для тех, кто верил верою своих отцов и пророков. Может быть, в средние века Урок Учителя станет доступней и усвоить его будет легче? В исторической жизни — да. Но в логическом плане — едва ли. Учительство такого вот типа — и мы это уже должны были обнаружить в тексте, который мы сейчас читаем, — внутренне напряженно в высшей мере: слово всеобщезначимо, а действие — личное. Как сему научить? Как все это сделать преподаваемым знанием? Как запечатлеть в полноте настоящего два встречных движения Учителя: "Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу" (16, 28)1 — Только в личном действии — самозабвенном, но и самоосознанном судьбоносном поступке. Ничего себе школьный урок!.. И эту драму ученики средних веков переживают как бы вновь — как в первый раз. Как еще не обращенные, потому что вера — всегда на грани неверия. И чем вера истовей, тем грань эта смертней. Не потому ли доказательства бытия бога (не кому-то — себе!) — столь распространенный жанр логических сочинений в средние века?..

Только собственной жизнью про-светить мир ("...Я свет миру..." — 8, 12) ! Только собственным жизненным опытом донести слово-свет, ибо "В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков" (1, 4) ! Сергий Булгаков уточняет перевод: "свет человекам". И верно: Логос логосом (Слово словом), но "просвещающ" и "формотворящ" святой Дух — действующее, активное начало Троицы. Вот почему опыт души, опыт жизни — личный и потому не сводим к безлично-всеобщему.

Но как про-светить, если "...мир Его не познал" (1, 10)1 ("не познал" означает "не узнал", конечно). Узнавание менее всего идет через расшифровку божиего Слова и его прославление. Оно идет по другому пути: через вочеловечение Слова. Хотя именно этот решающий аккорд со всей силой уже прозвучал — до начала событийного благовествования — в Прологе (1, 14): "И Слово стало плотию..." ("И Слово плоть бысть..."). Только воплощенное слово светится светом, способным просветить "всякого человека, приходящего в мир" (1, 9). И тогда Логос действительно видим — не только духовно, но и физически — земными очами: "...И мы видели славу Его, славу как единородного от Отца" (1, 14).