Моё появление произвело на гостей чрезвычайное впечатление. Материны подруги восторженно заахали, мать, не увидев на мне ненавистной миниюбки, удовлетворённо заулыбалась, отчим закурил, а в глазах его друга загорелись пошловатые огоньки. По лицу обалдевшего Феди я поняла, что его озабоченный мозг, увидев мои голые ноги, влюбился в меня со всей присущей ему безнадежностью.
Я осталось довольна произведенным эффектом и села за стол на свободное место, которое по иронии судьбы оказалось аккурат напротив Феди. Друг отчима тоже оказался напротив, но чуть левее.
Отчим демонстративно взял в руку рюмку, словно это был серебряный кубок из коллекции Ивана Грозного, и встал.
– Позвольте мне как другу, как старшему товарищу нашей всеми любимой именинницы сказать несколько слов… Валерия, ты расцветала у нас на глазах и превратилась в красивую, сексуальную молодую женщину. Но одной красотой эту жизнь не прошибешь. Вот я… Сразу после армии пошел работать. А мне бы…
Тут отчим перешёл на длинный рассказ о своей жизни, смысл которого сводился к тому, что надо получать образование, но профессия должна быть востребованной, а ещё лучше удачно выйти замуж, за который не надо торопиться. Несколько раз он заострял внимание на моей сексуальной фигуре, при этом его друг украдкой переводил взгляд на мою футболку.
– Короче, малыш, – в завершении сказал отчим, – счастья тебе и удачи на твоём пути, на который ты сегодня встаёшь своими… э… молодыми ногами!
Всё зааплодировали, закричали ура и начали со мной чокаться. В мой бокал было налито шампанское, которое я пила третий раз в жизни.
Далее брали слово по очереди все, сидящие за столом. Поздравления перемежались с вручением скромных, как зарплата инженера, подарков и обсуждениями достижений Перестройки, а точнее, тех предметов и продуктов, которые исчезли из магазинов.
Я, к своему удивлению, то и дело ловила на себе взгляды друга отчима, всё более пьяные, долгие и липкие по мере произнесения тостов. Ему-то что от меня надо? Чем ему интересны молоденькие девушки? Он же почти пенсионер. И почему он смотрит на мою футболку? Там же нет ничего, что могло бы заинтересовать мужчину. А он глаз с нее не сводит. Странное поведение. Я понимаю, Федя. Пялится на меня весь вечер. Как только посмотрю на него, тут же переводит глаза то на стену, то на потолок. Как будто на нашем потолке что-то интересное нарисовано. Но он хоть на лицо моё смотрит, ест его глазами, впитывает возбуждёнными клетками мозга. Влюблён мальчик. Значит, в меня можно влюбиться…
Последним из взрослых с поздравлением поднялся друг отчима, уже изрядно набравшийся. Интересно…
– Лера… – сказал он, пошатываясь, – ты… ну… огонь! Вот был бы я моложе лет на…
– Ой, ну ладно тебе, – вмешалась мать, – сейчас она совсем загордится.
– Пусть гордится, – продолжил друг отчима, – есть чем. Она должна знать, что она… Очень… Классная… Чтобы мужа выбрала достойного… И мы всегда поможем, если надо… Там, в институт, образование… Иными словами, Лера, за тебя, за твоих родителей, за твою красоту и невероятные…
Тут он посмотрел на мою футболку и замолчал, подбирая одному ему известные слова. Он так бы и молчал, может, до утра, но его спасла мать.
– Способности! – завершила она этот двусмысленный тост.
Все облегчённо выдохнули и чокнулись.
Я с нетерпением ждала тоста от Феди. Чтобы поржать. Он, наверное, будет заикаться от смущения, а я буду на него смотреть в упор и глубоко дышать. Вот он, прямо передо мной, откинулся на диван и смотрит под стол, даже не понимая, что его ждёт. Чего он под стол-то уставился, вилку что-ли уронил? Ах, он гадёныш! Он же глазеет мне под юбку!
Я машинально, повинуясь инстинкту советской школьницы, сдвинула ноги. Но шампанское, ударившее мне в голову, подало прекрасную идею. Посмущаю его, пусть перед тостом потеряет психическое равновесие.
И я развела ноги в стороны. Федя глубоко вздохнул, его щёки покраснели, мир вокруг него перестал существовать. Я раздвинула ноги ещё немного шире. Федя часто задышал. Даже рот его прыщавый приоткрылся.
У меня вдруг возникло интересное чувство, какое бывает только во сне: я могу делать всё, что угодно, потому что знаю, что проснусь, и не наступит никаких последствий. Вот и сейчас: я вижу этого хмыря первый и последний раз в жизни, он из другого мира, у нас нет общих знакомых, общих мест, где могли бы пересечься. Потому всё, что я бы сейчас не сделала, останется в этой квартире, как если бы этого и не было. Ух, я сейчас оторвусь! Матери он всё равно ничего не расскажет.
И я ещё шире раздвинула ноги, предвкушая смерть Феди от спермотоксикоза. Но тут вмешалась Инга Львовна.
– Ну, Феденька, скажи теперь ты. А то все поздравили, а ты ещё нет. Давай! Видишь, какая красивая девушка тебя ждёт.
Более удачного текста, чтобы поставить стеснительного подростка в неудобное положение, придумать было трудно. Браво, Инга Львовна.
Федя залился краской, его вспотевшее лицо перекосила глупая улыбка. Он схватился за бокал с газировкой.
– Ты встань, встань, чего сидишь, – подлила масла в огонь Инга Львовна..