Исповедь

32. Тело было вынесено, мы пошли и вернулись без слез. При молитвах, которые излили мы Тебе, когда предложена была за нее Искупительная Жертва, и, по обычаю тех мест, тело до положения в гроб лежало около него, даже при этих молитвах я не заплакал. Весь день втайне тяжко скорбел я и в душевном смятении, как мог, просил Тебя исцелить боль мою. Ты не делал этого, думаю, чтобы хоть на этом одном примере запечатлеть в памяти моей, как крепки цепи привычки даже для души, уже не питающейся ложью.

Пришло мне в голову пойти помыться (я слышал, что баням – по-гречески они называются «прогонять скорбь» – дано такое название, потому что они изгоняют из души тоску). Исповедую и это Тебе, Отец сирых: я вымылся и остался в том же состоянии, как и до мытья. Из сердца моего не выпарилась горечь скорби. Затем я заснул, проснулся; нашел, что боль моя значительно смягчилась. Я был в одиночестве на ложе своем и вспомнил правдивые слова Твоего Амвросия, ибо Ты

Всего Создатель, Господи,
Ты, Небесами правящий,
Одевший день сиянием,
Ночи́ покой дарующий:
Пусть тело отдохнувшее
Вновь за работу примется.
Вздохнет душа усталая,
Утихнет скорбь жестокая.

33. А затем постепенно вернулось прежнее чувство: вспомнил слугу Твою, ее благочестие, ее святую ласковость и снисходительность, которой вдруг лишился, и захотелось мне плакать пред лицом Твоим (Пс. 140, 2) о ней и для нее, о себе и для себя. Я дал волю слезам, которые сдерживал: пусть льются сколько угодно. Словно на мягком ложе, успокоилось в них сердце мое, ибо уши Твои слушали плач мой, его не слышал человек, который мог бы пренебрежительно истолковать его. И теперь, Господи, Тебе пишу я эту исповедь. Пусть читает, кто хочет, и истолковывает, как хочет, и если найдет, что я согрешил, плача краткий час над своей матерью, над матерью, временно умершей в очах моих и долгие годы плакавшей надо мной, чтобы мне жить в очах Твоих, – пусть он смеется надо мной, но если есть в нем великая любовь, пусть заплачет о грехах моих перед Тобой, Отцом всех братьев во Христе Твоем.

XIII

34. Когда сердце мое излечилось от этой раны (по поводу ее можно изобличать плотские слабости), я стал лить пред Тобой, Боже наш, за эту рабу Твою совсем другие слезы: те, которые текут, когда душа потрясена созерцанием мытарств, ожидающих всякую душу, умирающую в Адаме. И хотя, ожив во Христе, она, еще не разрешившись от тела, жила так, что прославлялось имя Твое в ее вере и нравах, я все же не осмеливаюсь сказать, что с того времени, как Ты возродил ее крещением, не вышло из ее уст ни единого слова, противного заповедям Твоим. А сказано ведь Самой Истиной, Сыном Твоим: Кто скажет брату своему: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф. 5, 22), и горе человеческой жизни, даже похвальной, если, отринув милосердие, Ты разберешь ее в мельчайших частях. Только потому, что Ты не расследуешь жестоко наших преступлений, мы доверчиво надеемся на какое-нибудь местечко у Тебя. Что перечисляет Тебе перечисляющий действительные заслуги свои, как не дары Твои? О, если бы люди поняли, что они только люди, и тот, кто хвалится, пусть бы хвалился о Господе (2 Кор. 10, 17).

35. Итак, хвала моя и жизнь моя, Боже сердца моего, забыв на короткое время о добрых делах ее, за которые в радости воздаю Тебе благодарность, теперь умоляю Тебя за грехи матери моей: услышь меня во имя Излечившего раны наши, Висевшего на древе и Сидящего одесную Тебя, дабы ходатайствовать за нас (Рим. 8, 34).

Я знаю, что она была милосердна и от сердца прощала долги должникам своим (ср. Мф. 6, 12), прости и Ты ей грехи ее, если в чем-то погрешила она за столько лет после крещения. Прости ей, Господи, молю Тебя, прости ей, не входи с нею в суд (Пс. 142, 2); милость превозносится над судом (Иак. 2, 13); слова Твои истинны, и Ты обещал милость милостивым. А быть такими – это Твой дар, и Ты, кого помиловать, помилуешь, и кого пожалеть, пожалеешь (Исх. 33,19).