40. Тогда я встану и утвержусь в Тебе, в образе моем[798], в истине Твоей. Я не буду больше терпеть от вопросов людей, которые наказаны болезненной жаждой: им хочется пить больше, чем они могут вместить. Они и спрашивают: «Что делал Бог до сотворения мира?» или: «Зачем Ему пришло на ум что-то делать, если раньше Он никогда ничего не делал?» Дай им, Господи, как следует понять, что они говорят, дай открыть, что там, где нет времени, нельзя говорить «никогда». Сказать о ком-нибудь: «он никогда не делал» – значит сказать: «он не делал во времени». Пусть они увидят, что не может быть времени, если нет сотворенного[799]; и пусть прекратят пустословие. Пусть обратятся к тому, что «перед ними»; пусть поймут, что раньше всякого времени есть Ты – вечный Создатель всех времен, что раньше Тебя не было ни времени, ни созданий, если даже есть и надвременные[800].
XXXI
41. Господи Боже мой, в каких же глубинах скрываются тайны Твои и как далеко от них отбросило меня следствие грехов моих. Исцели глаза мои, да сорадуюсь свету Твоему. Если есть душа, сильная великим знанием и предвиденьем, которой всё прошлое и будущее знакомо так, как мне прекрасно знакомая всем песня, то это душа удивительная, повергающая в священный трепет: от нее ведь не сокрыто ни то, что прошло, ни то, что еще остается в веках, как не сокрыто от меня, когда я пою эту песню, что и сколько из нее уже спето, что и сколько остается до конца.
Да не придет мне в голову, что Ты, устроитель вселенной, устроитель душ и тел, да не придет мне в голову, что Ты знаешь всё будущее и прошлое в такой же мере. Ты постигаешь его гораздо-гораздо чудеснее и гораздо таинственнее. У поющего знакомую песню и слушающего ее настроение меняется в ожидании будущих звуков и при воспоминании о прошлых, и чувства возникают разные. Не так у Тебя, неизменно вечного, воистину вечного Творца умов. И как Ты знал «в начале небо и землю»[801], неизменным знанием Твоим, так и сотворил Ты в начале небо и землю единым действием Твоим. Кто это понимает, пусть восхвалит Тебя, и кто не понимает, пусть восхвалит Тебя! О! на каких Ты высотах! И сердца смиренных – дом Твой[802]. «Ты поднимаешь поверженных»[803], и не падают те, кого Ты возвысил.
Книга двенадцатая
I
1. Скорбит сильно сердце мое, Господи, в этой скудости жизни моей, когда стучатся в него слова Святого Твоего Писания. Широковещательная речь прикрывает обычно нищету человеческого ума; искание речистее открытия, просьба длительнее ее удовлетворения, стучащая рука утруждена больше получающей. У нас есть обещание: кто извратит его? «Если Бог за нас, кто против нас?»[804] – «Просите и получите, ищите и найдете, стучите и отворят вам. Ибо всякий, кто просит, получает, ищущий находит, и стучащему отворят»[805]. Это обещания Твои, и кто же побоится обмана, когда обещает Истина?
II
2. Исповедую высоте Твоей ничтожество языка моего: Ты создал небо и землю – это небо, которое я вижу, и землю, которую попираю; из нее эта земля, которую я ношу[806]. Ты это создал.
Где же, однако, Господи, небо небес, о которых мы слышали в псалме: «небо небес Господу; землю же дал Он сынам человеческим»?[807]. Где это небо, которого мы не видим, перед которым всё, что мы видим, – земля? Этот дольный мир в целости своей – он, впрочем, не всюду целен[808] – получил такую красоту в самых последних созданиях своих. И, однако, перед тем «небом небес» даже небо над нашей землей – земля. И эти оба больших тела[809] действительно земля по сравнению с тем, мне неведомым небом, которое принадлежит Господу, а не «сынам человеческим».
III
3. Земля эта «была невидима и неустроена»[810]; не знаю, что это за глубокая бездна, над которой не было света: она была лишена всякого вида, почему и велел Ты написать: «тьма была над бездной». Что это означает, как не отсутствие света?[811] Где был бы свет, если бы он был? Он находился бы надо всем и всё озарял. А так как света еще не было, то что означает присутствие тьмы, как не отсутствие света? Над бездной, следовательно, находилась тьма, ибо под ней света не было; это, как со звуком: там, где его нет, там молчание. А что значит «там молчание»? То, что там нет звуков.
Не Ты ли, Господи, наставил эту душу, которая Тебе исповедуется? Не Ты ли, Господи, наставил меня: прежде чем[812] Ты придал форму и красоту[813] этой бесформенной материи, не было ничего: ни цвета, ни очертаний, ни тела, ни духа. И все-таки это не было полное «ничто»: было нечто бесформенное, лишенное всякого вида.
IV