— С удовольствием! — горячо подтвердил Турецкий. — А он что?
— Нет, Ваня, по-моему, не пользовался. Он вообще не в меру говорлив, но не пил и не курил. Я ж говорю, с комплексами. Видно, какая-то давняя болезнь не позволяла. Смотрите, как выглядит — совсем старик, а ведь ему, Давка говорил, нет и сорока. Но он противный — чисто по-человечески.
— А в чем же, если не секрет?
— Ах, да какой теперь секрет! Раньше, когда Давка был жив, я молчала. А сейчас? С вами?.. Понимаете, этот Ваня из той породы мелких людей, которые желают непременно иметь крупных женщин — вот вроде меня. Есть такая малорослая и тщедушная поросль, которая мнит себя Наполеонами. А всего-то и хватает их на то, чтобы оседлать кобылу да скакать до полного бесчувствия, без всякого удовольствия и жалости к ней, понимаете? Загнать, что называется, и в хвост и в гриву! — И она с откровенным вопросом взглянула Александру Борисовичу в глаза, словно призывая его разделить вместе с нею ее глубокое огорчение и только представить себе то, что она с таким вдохновением сейчас описала.
— Я этого не понимаю, — горячо возразил Турецкий. — И что, этот плюгавый тип посмел обратить на вас свое внимание?! — уничижительным тоном спросил он.
Старательно пряча усмешку, он подумал, что насчет гривы она определенно прихвастнула — какая у нее грива, наоборот, очаровательная и, кажется, модная нынче короткая стрижка, зато насчет хвоста? А вот что круп действительно в большом порядке и скачка может в самом деле представить великое удовольствие — это факт. Не так уж, видно, и глуп этот Ваня.
— Ну как же, так я ему и позволила! Терпеть не могу бесчувственных болтунов… Уж лучше бы пил, ей-богу!.. Но ручонки тянул, это было — фу! — Ее даже передернуло от неприятного воспоминания. — А мне нравятся мужчины как раз вашего типа, Александр Борисович…
— Да ну? — «изумился» Турецкий. — Мне чрезвычайно приятно слышать это именно от вас. Оказывается, наши ощущения взаимны.
Ева скромно потупила взгляд.
— А этого доктора вашего, я имею в виду приятеля Давида, здесь на снимках нет?
— Вы знаете, удивительно, но он не явился. Народу было много, некоторые из них, честно скажу вам, очень странные. Такие, знаете ли, как настоящие бандиты!
— Так, может, они ими и были? — чуть улыбнулся Турецкий, чтобы разрядить немного траурное настроение.
— У Давки?! На похоронах?! Да вы что, Александр Борисович?!
— Саша.
— Что — Саша? — нахмурилась было она.
— Я вас — Ева, вы меня — Саша, разве будет неправильно?
— Вы так странно сделали это предложение, что я не сразу поняла, — с застенчивой кокетливостью ответила женщина и тоже улыбнулась.
И лицо ее стало приятным, исчезли напряженные морщинки на лбу, растворилась некоторая угрюмость в глазах. Заалели щеки, будто Турецкий отвесил ей невесть какой комплимент.
— А почему вы так отреагировали на провожавших во время похоронной процессии? — вернул ее к теме Александр Борисович.
— Я в этом просто уверена. Он был слабовольный человек, но сделать кому что-то плохое вряд ли смог бы. Поэтому…
— Вы к нему очень хорошо относитесь.
— Увы, теперь уже только относилась!
— Я про память. А она не умирает, как известно. Но с годами понемногу тускнеет, стирается. Пройдет и это ваше горе. Детей у вас нет?
— Увы!
— Так заведете! — радостно воскликнул Турецкий. — Одиночество, Ева, очень неприятная, даже вредная штука! Поверьте, я кое-что понимаю в этом. И потом, ваш возраст, Ева! Вы женщина в самом соку! Кому же и заводить детей, как не вам? Это я уже староват для вас, — скромно потупился он.
— Зато у вас вид вполне благополучный, — чуточку сварливо возразила она.
— Значит, я умею хорошо притворяться, — усмехнулся он.
— Вы? Да вы же прямо на ладони, Саша! — оживилась она. — Хотите, я скажу, о чем вы все время напряженно думаете? Занимаетесь своим следовательским делом, смотрите снимки, расспрашиваете, а сами неотрывно думаете… сказать?
— Подождите, — жестом остановил он ее. — Я, кажется, догадываюсь, о чем вы сейчас скажете. Да, сознаюсь, вы абсолютно правы. Я только об этом и думаю с той минуты, как вошел в вашу квартиру. Ну что теперь поделаешь, раз так случилось? Но ведь я также ни единым словом не выдал своих желаний, верно?
— А глаза? — засмеялась она. И вдруг оборвала смех, сделала строгое лицо. — Скоро девять дней… Я хочу, чтобы душа его, если она еще о чем-то волнуется, успокоилась. А через сорок дней он вообще может… помахать ручкой… Но на девять дней соберутся некоторые его бывшие друзья, из этих, — она кивнула на разбросанные по столу фотографии, — и я должна полностью соответствовать — и внешне, и вообще, вы меня понимаете?
Турецкий внимательно посмотрел на потолок, подумал и сказал:
— Это в субботу?
— Вот именно.
— Фотограф будет тот же?
— Я могу пригласить, если надо. Он, мне сказали, из «Ритуала». Неплохо все вышли, правда? Но только дорого берет.