Погода в самом деле портилась. Задул порывистый ветер. Дневная жара к вечеру внезапно сменилась похолоданием. Небо обкладывалось низкими синими облаками.
Все трое торопились за Вороном — тот указывал дорогу. И в самом деле, совсем недалеко, возле русла высохшей реки, под старым деревом с опавшею листвою прикорнула скромная избушка, а при ней крепенький сарай.
— Вот хорошо! — обрадовался Костя. — Будет, куда поставить лошадей.
Они поспешно обследовали жильё.
— Хорошие тут жили люди. — заметил Федюн. — Дровец оставили под навесом.
Он отворил дверь и заглянул внутрь.
— О! Да тут хлеб-соль!
— Назад! — крикнул Ванька. Но, дверь вдруг ожила и, треснув поповича по заду, зашвырнула его внутрь.
— Руби избушку! — и холоп ринулся с мечом на коварную дверь. Та немедленно выставила длинные, как копья, колючки. Иван-царевич схватился с окном. Оно вымётывало острые щепки, которые вонзались в щит. Кровь лилась из косяков, из стен и окон. Внутри истошно вопил Федюня.
Бой был недолгим, но кровопролитным. И вот обрушилась стена. Под тем, что казалось слоем побелёной глины, обнаружилось живое кровоточащее мясо. Содрогаясь, оно обваливалось под ударами мечей. Рёв, визг, рычание рвалось отовсюду.
В открытом зёве полуразрушенной избушки стало видно, как Федьку засасывает в себя большая русская печь. Он неистово орал, колотился и сопротивлялся. Но, жадная огненная топка превратилась в зубастую пасть. Побелка обваливалась. Два глухих окошечка, в каких крестьяне сушат рукавицы, раскрылись и превратились в два свирепых глаза. Пол вспучился и доски, словно руки, потянулись к Федьке, запихивая его поглубже.
Костя дико закричал и одним прыжком перескочил через корчащиеся остатки стены. Тут крыша рухнула и погребла обоих под собой.
Холоп раскидывал руками кровоточащие брёвна. Они на лету превращались в куски смердящей плоти и, падая на землю, корчились и бились. Ванька поднапрягся и сдвинул с места часть соломенной крыши — та загорелась, превращаясь в змеиные чешуи.
— Проси дождя, Вещун! — крикнул он Ворону.
Тот немедленно взвился в воздух и залетал кругами, неистово оря и кувыркаясь. Небо задрожало, грохнуло громами и разразилось страшной бурей. Чудовищный поток низринулся на землю. В животном ужасе бились кони. Дерево не выдержало и сломилось. Сарай обрушился и выпустил на волю лошадей.
Ванька кусками выбивал наружу стену. Внутри содрогающейся и бешено ревущей избушки, под кровавым мясом потолочных досок шло неистовое шевеление.
— Держись, Федюн! — прорвался голос Кости.
— А-ааааа! — кричал тот.
Гулкие звуки ударов металла о металл.
— Врёшь, падла! Не сожрёшь! — взревел Иван-царевич. — Федька, давай руку!
Ванька обвалил ещё одну стену. Теперь стало видно, как Костик силится вытащить из полуразрушенной печи застрявшего в топке поповича. Тот торчал спиной назад и цеплялся руками и ногами за края.
— Голову рубить! — крикнул Ванька и одним прыжком вскочил на лежанку. С размаху он снёс кирпичную трубу. Печь вздрогнула и выпустила Федюна. Все трое поспешно выкатились наружу и, дрожа, смотрели, как дерево, кирпичи, солома превращаются в пузырящуюся пену. С шипением гасло пламя, и вот ливневый поток начал размывать и растаскивать грязно-бурые останки.
— Надо изловить коней. — промолвил Костя. Он поддерживал трясущегося Федьку — тот был изодран так нещадно! Недавний праздничный кафтан весь в клочьях, спина опалена и исцарапана. Он стонал.
— Эх, попович. — тихо говорил ему Костян, — надо было Ворона послушать.
— Сейчас мы это дело быстренько поправим. — ободрил его Иван-коровий сын. — Только Сивку изловить, а в мешке-то у меня бальзам наговорённый.
Сивко прибежал на свист, за ним — и два красавца благородной крови. Испуг у них прошёл, и лошади стремились к людям.
Спина у Федьки и в самом деле перестала так болеть. Он лишь беспокоился, как бы от яду не подохнуть, но бальзам наговорённый своё дело делал. К тому времени ливень прекратился, и лошади пошлёпали по залитой водой земле, держа на себе усталых путников. Ночь не за горами — надо где-то искать ночлег.
— Иван, кажется, мы всех змеюк убили? — с надеждой обратился к холопу Костик.
— Да всех, кажись! — весело ответил тот.
— Значит, скоро нашим мучениям конец? — тихо спросил Бубен.
Но, Иван-коровий сын не спешил превращаться в Лёньку Косицына, и это не способствовало хорошему настроению. К тому же, ворон снова где-то пропадал.
Маленький отряд достиг обсохшего местечка и в свете месяца расположился на ночлег. Заботливо укутав Федюна своим кафтаном, Костик попытался заговорить с неугомонным Ванькой. Тот сидел на старенькой попонке, стругал чего-то, смотрел на небо и тихонько пел при свете костерка. Где-то сумел добыть сухих дровишек!
— Чего поёшь, Ванюша?
— Да ничего. С Месяцем переговариваюсь.
— Да как же можно с месяцем-то говорить? Разве он живой?
— А то какой же?! Смотри-ка вот, царевич, прищурь глаза. Вон как свет играет, ровно серебро! А ты прислушайся! Вот лучики бегут по сырой траве. Смотри, как вспыхивают капли! И ровно колольчики звенят!