Исполнение желаний

Пока они вдвоём тряслись в безрессорном экипаже, Лён сумел развеять кое-какие заблуждения наследника. Во-первых, это никакой не сон. Где князь Иван видел такие долгие и такие логичные сны? Во-вторых, это не глюк. Глюки тоже неделю не длятся. В-третьих, это не помешательство. Потому что помешаться сразу и вдвоём — не богато ли будет? В четвёртых, ещё послушаем, что скажет Федюня.

— Так шо же это? — недоумевал князь Иван. — Не сон, не глюк, не прибабах?

— Это Селембрис. — отвечал Лён. — И больше я ничего тебе пока сказать не могу, потому что мы приехали.

Молодого князя встретили с таким почтением, а он с такой готовностью принимал все почести, что Лён встревожился. Похоже, Костян прочно въехал в роль. Вот теперь попробуй рассказать ему про Селембрис и про приключения Лёна в этой стране! Не отправит ли его наследник на конюшню, да не прикажет ли пороть плетьми? Осталась одна надежда, что при виде Федюна все иллюзии Костяна развеются, как пыль.

— Пожалуйте, батюшка молодой князь, в наше скромное жилище! — так встретили Костяна с хлебом-солью у высокого крыльца поповского дома.

— Это со мной. — небрежно обронил Костян. И Лёна пропустили. Он тёрся где-то сзади, пока высокого гостя вели по устеленной красными дорожками лестнице, поддерживая под парчовые локти.

"Блин, да что же это?!" — таращился от изумления Косицын.

Самого попа в доме не было, куда-то уехал по делам. Зато сопровождение, в котором выбрался навстречу гостю Бубенцовский, лучше всего показывало, что он тут — второй хозяин.

Лён обалдел, когда увидел надутого, как индюк, Федюню. При виде начальства тот снял парчовую ермолку с распомаженной и завитой кудрями головы и протянул пухлые масленые губы к ручке. Знакомый с детской песочницы у дома Бубенцовский был тут явно в своей тарелке и пользовался привилегиями поповского сына, словно от рождения ничего иного и не видал.

"Это сон! — говорил себе Лёнька. — Это просто сон!"

И щипал себя за руку.

— Повелеваю! — важно распорядился князь Иван. — Оставить нас втроём.

— А третий-то кто, батюшка? — почтительно обратился какой-то мужик в парчовой шубе и бороде.

— А третий… — Костян степенно повернулся, пошарил глазами. Все склонились, кроме Лёна. — А вот он, третий.

И поманил его пальцем.

— Батюшка, не прикажешь ли оставить гусляров? — с поклоном молвил всё тот же, в шубе.

— Как смеешь, смерд, перечить? — величаво спросил цесаревич.

После этого желающих возражать больше не нашлось.

— Весьма польщён, батюшка. — благочестиво произнёс Федюн, едва они остались втроём, и снова потянулся губами к царской ручке.

— Кончай трепать, Федюня. — тихо произнёс цесаревич. — А то сошлю в Сибирь.

— Не понял тебя, великий княже! — забеспокоился попович. — Али не угодили твоей милости?! Так прости по малолетству. Может, прикажешь гусляров позвать? Али так к столу проследуешь? Всё уж готово.

— Бубен, брось придуриваться. — проронил Лён.

— Молчи, смерд. — не глядя, ответил тот. — Давно ль с конюшни?

— С коровнику. — смиренно признался Лён.

— Вот что, Федюня… — озабоченно заговорил Костян.

— Иван меня кличут. — подобострастно сообщил Федюня снова потянулся к ручке. — Аз поповский сын.

— Щас тресну по ланите! — возвысил голос младой княже.

— Из царской-то из ручки?! — за честь почту! — обрадовался попович.

— Ну нет, я не могу! — вскричал Костян, сорвался с места и начал нервно мерить горницу своими гриндарами.

Федюн тоже поднялся и ненавязчиво выставил вперёд ножку в сафьяновом сапожке, покрытом золотым шитьём и мелкими каменьями.

— Встань, смерд. — процедил он сквозь зубы Лёну.

— Эк ведь тебя за неделю-то расхорохорило! — воскликнул Костян, подойдя к недавнему товарищу.

— Чего изволите, благодетель? — встревожился тот.

Цесаревич взял его пальцами за обе щеки и потряс брылями.

— Проснись, Федюня! Проснись, Бубенцовский! Разуй зырялы! Какой ты на огородное растение поповский сын?! Давно ли Ванькой сделался? Кто тебя так обширял?!

— Фёдор, ты забыл, кто ты? — тихо спросил Лён. — Так капитально обглючиться!

— Да батюшка сказал… — растерялся молодой попович. И тут же рассердился: — Что за фигня такая?! Чего это смерд мне поперечит?! Щас дворовых позову!

— Где мой палаш? — невозмутимо осведомился цесаревич. — Снесу башку козлу, а папаше Бубенцовскому скажу, что обкрысячился евонный сын, за то и смерть приял.

— Чугун, не надо! — возопил Федюня.

— Громко не ори: люди не поймут. — отозвался княжич. — Сестра, запишите: к больному возвратилась память.

— Так, значит, клизьму-то пока не ставить? — деловито вопросил Косицын.

— Братцы, да вы что?! — испугался Бубен. — Ну зачем вы так? Всё так было хорошо!

Он чуть не заплакал.