Исполнение приговора

Поправив указательным пальцем сползшие с переносицы солнцезащитные очки, киллер повернулся спиной к стеклянной двери, перешагнул через натекшую вокруг мертвецов темную лужу и вернулся в ресторанный зал, держа путь в сторону кухни, где располагался запасной выход. Некоторое время в сумраке зала слышались его негромкие шаги, а потом стихли и они.

Глава 6

Дождь лил всю ночь, почти не переставая, и, когда тучи, наконец, уползли на юго-запад, в сторону Украины, оказалось, что над лесистым горизонтом уже поднялось солнце. Мокрый лес и заросшие высокой, давно не кошеной травой обочины засверкали миллионами бриллиантовых искр, разбитое асфальтовое покрытие дороги лоснилось, как морщинистая шкура гигантского морского змея, в выбоинах весело блестели многочисленные лужи. Бледно-зеленая «Таврия» храбро расплескивала их своими обутыми в лысую резину, рябыми от пятнышек ржавчины колесами, смахивая оседающие на ветровом стекле грязные брызги изношенными щетками «дворников», как усталый работяга смахивает со лба трудовой пот. Радиационный заповедник с действующими на его территории своеобразными законами остался позади, ввиду чего номерные регистрационные знаки волшебным образом появились на предназначенных для них местах спереди и сзади автомобиля, а в правом нижнем углу треснувшего по диагонали ветрового стекла, будто сама собой, образовалась наклейка о прохождении техосмотра. Если верить номерам, «Таврия» была зарегистрирована в Брянской области, а наклейка нахально и не слишком убедительно утверждала, что государственный технический осмотр данное ведро с болтами прошло всего два месяца назад. За рулем сидел бородатый старикан в выцветшей камуфляжной куртке и засаленной шляпе с узкими полями. Борода у него была седая, клочковатая, усы пожелтели от никотина, а на переносице криво сидели очки в старомодной пластмассовой оправе с перехваченной грязным лейкопластырем дужкой.

Как всякий настоящий, грамотный оперативник с большим опытом работы под прикрытием, майор Бурсаков (подпольная кличка «Струп») обладал отменно развитой интуицией и острым чутьем на опасность. Эти качества, не раз спасавшие ему жизнь, после встречи на заброшенном шоссе вновь проснулись и заговорили в полный голос, настоятельно рекомендуя забиться в самую глубокую, самую темную нору, какую только удастся отыскать, и не показывать оттуда носа, пока не уляжется пыль – если не вся целиком, потому что это вряд ли возможно, то хотя бы частично.

Проверять свои ощущения логикой не было смысла: все лежало на поверхности и представлялось вполне очевидным. Умирая, застреленный в спину Фома успел нацарапать на полученном за немалую взятку пропуске имя и звание – подполковник ФСБ. Вряд ли это было начало прощальной записки или данные родственника, которому следовало сообщить об его безвременной кончине. Наверняка Фома перед смертью записал имя своего убийцы – не кровью на стене, как в классическом гангстерском детективе Дэшила Хэммета, а шариковой ручкой на случившемся под рукой клочке бумаги. В этом тоже прослеживалась определенная логика: с учетом того, где именно произошло нападение, записку должен был найти кто-то, так или иначе связанный либо с Хвостом, либо с Бурым. Это было предупреждение об опасности и просьба отомстить; мстить кому бы то ни было за убитого наркокурьера майор Бурсаков не собирался – туда ему и дорога, если не кривить душой и называть вещи своими именами, – а вот предупреждению считал необходимым внять.

Картина произошедшего убийства была ясна ему так, словно он видел все своими глазами. Курьеры, которые везли через радиационный заповедник доставленный из Европы метадон, не остановились бы в этом глухом месте просто так, без веской причины. Причиной этой наверняка стал подполковник ФСБ – либо каким-то образом знакомый Фоме, либо предъявивший ему служебное удостоверение. Мочить сотрудников спецслужб даже здесь, в зоне отчуждения – крайне нездоровое занятие, отвлекаться на которое курьерам, везущим ценный груз, мягко говоря, не рекомендуется. Поэтому стрелять в повстречавшегося на пути эфэсбэшника они не стали, а он спокойно достал свой «Стечкин» и проделал излюбленный фокус, который так хорошо ему удается: перестрелял всех, как собак, и пустил принадлежащую Хвосту наркоту дымом по ветру.

Буквально через несколько минут после этого он проехал мимо «Таврии» Струпа. Если в тот момент он и не знал, чью машину наблюдает вблизи места только что завершившейся бойни, то узнать это ему, офицеру одной из самых могущественных и грозных спецслужб мира, не составляло никакого труда. Свидетели ему, конечно, не нужны, и Струп очень сомневался, что, будучи обнаруженным, успеет предъявить коллеге свое собственное удостоверение. А если успеет, вряд ли это на что-либо повлияет: штатный ликвидатор на задании – это тебе не наркокурьер. Ему абсолютно безразлично, в кого стрелять – хоть в случайного прохожего, хоть в спикера парламента, если тому не посчастливилось оказаться не в то время не в том месте.