Исполинское радио

Он любил этот пьянящий воздух полночного города, отданного во власть гуляк и сторожей. Его привычное ухо распознавало ночные звуки улиц — и визг автобусного тормоза, и отдаленный вой сирены, и еще какой-то знакомый и непонятный плеск, — словно где-то высоко в небе невидимый ручей вращает мельничное колесо; может быть, это было отраженное эхо всех городских звуков, вместе взятых. Сейчас, когда ему казалось, что в его жизни произошел решительный перелом, он воспринимал все эти звуки с особенной остротой.

Ему было двадцать восемь, он привык отождествлять молодость с бедностью, а теперь наступал конец и той и другой. Жизнь, с которой им предстояло распроститься, не была особенно тяжелой, и он с большим теплом вспоминал засаленную скатерть итальянского ресторанчика, где они справляли все торжественные события в своей жизни, вспоминал, как весело и лихо пробегала Лора под дождем небольшое пространство между станцией метрополитена и автобусной остановкой. Теперь это все позади. Покупка мужских рубашек по удешевленным ценам в подвалах больших магазинов, очереди за мясом, розы, которые он покупал ей в подземке весной, когда розы были дешевы, — это воспоминания бедняка, и, хотя они умиляли и трогали его, он все же был очень рад, что они отодвинулись в прошлое.

Лора, как только забеременела, оставила работу. Между тем что-то, очевидно, застопорилось с реорганизацией новой фирмы и вступлением Ральфа на обещанную должность. Уитморы, впрочем, не унывали.

— Дела идут как нельзя лучше, — говорила Лора всем знакомым, — надо только набраться терпения.

А дела шли медленно, постоянно что-то откладывалось, но они ждали с упорством людей, уверенных в своей правоте. Они оба порядком пообносились, и Ральф как-то предложил коснуться заветного наследства, чтобы пополнить свой гардероб. Лора ни за что не соглашалась. Когда он вновь заговорил об этом, она притворилась, что не слышит. Он вышел из себя, стал кричать. Она заплакала. Тогда он принялся вспоминать всех девушек, на которых мог бы в свое время жениться: и темную блондинку, и благоговевшую перед ним девушку с Кубы, и ту еще — хорошенькую, богатую, у которой слегка косил правый глаз. Все его мечты устремились куда-то за пределы квартирки, обставленной Лорой.

На следующее утро они все еще дулись друг на друга. Ральф, дабы укрепить свои домашние позиции, надумал позвонить хозяевам нового предприятия. Их нет, ни того, ни другого, сказала секретарша. Это заставило Ральфа насторожиться. Он несколько раз звонил из автомата в вестибюле дома, в котором помещалась его служба, и всякий раз слышал в ответ, что они заняты, вышли, что у них совещание с юрисконсультом или междугородный разговор. Изобилие предлогов показалось ему подозрительным. Он ничего не сказал Лоре и пытался дозвониться на следующий день. К вечеру, после нескольких тщетных попыток, он наконец услышал в трубке голос одного из директоров.

— Мы взяли на это место другого, сынок, — сказал он хриплым, сдавленным голосом опечаленного отца. — Так что можете нам не звонить. У нас хватает дел и без ваших звонков. Тот, кого мы взяли, больше нам подходит, сынок. Понятно? Вот и все, и, пожалуйста, не обрывайте телефона.

Несколько миль, отделявших его работу от дома, Ральф прошел в этот вечер пешком, в надежде хоть немного разогнать свою тоску. Он был так потрясен, что шел как в бреду, ничего не сознавая; он шагал, поднимая ноги выше, чем нужно, словно под ним был не тротуар, а зыбучие пески. Перед самым домом он остановился, пытаясь придумать, как лучше сообщить Лоре о постигшей их беде, но как только она открыла ему дверь, он брякнул ей все, как есть.

— Милый, — сказала она мягко и поцеловала его. — Какая жалость!

И принялась поправлять подушечки на диване. Сам он переживал свою неудачу так горячо, ему стоило такого труда вырваться из плена собственных надежд и замыслов, что спокойствие Лоры поразило его.

— Ничего, — сказала она, — ничего страшного. — У нее еще оставалось несколько сотен долларов от отцовских денег. — Ничего.

Когда родилась девочка, они назвали ее Рейчел, и Лора вернулась из больницы в их старую квартирку на Мэдисон-авеню. Она принялась хозяйничать по-прежнему и ухаживала за ребенком сама.