Испить до дна

— А вы что желаете, хозяйка, камин?

— Еще скажите — с ангелочками! — возмутилась она. — Нет уж! Мне печь для жизни нужна, а не для баловства, как вашему нанимателю. Чтоб и греться, и готовить. Она должна быть в центре дома — высокая, основательная, на каждую комнату — по теплой стене. А в кухню чтобы выходила как плита, и с духовкой, и с конфорками.

— Это дело! — уважительно крякнул прораб, и Алена сразу прониклась к нему симпатией — понимающий мужик! — Это такая, какие с петровских времен пошли?

— Не знаю, может, и с петровских.

«А что, — подумала она, — не исключено, что дедушка на чертежи такой печки наткнулся в одном из архивов семейства Вяземских и решил воспроизвести...»

— С изразцами желаете или беленую?

С изразцами! Вот здорово! Об этом она и не думала!

— Я желаю по самому высшему разряду!

— Изразцовую, — удовлетворенно заключил прораб. — Вот это я понимаю, хозяюшка! Не балаболка какая-то.

«Что, Тутанхамонище, съел? — позлорадствовала Алена едва не показав язык недостроенному дому. Удержалась, однако, не желая показаться собеседнику несолидной балаболкой. — Не тебе одному роскошествовать! У тебя будет холодная мертвенная пирамида, у меня — тепло и уют!»

— Имеется у меня один друган, — сообщил прораб. — Золотые руки! Второго такого не сыскать, хоть всероссийский розыск объяви.

— Ну?

— Связаться-то я с ним могу, да только работа его, можно сказать, авторская. Индпошив. Вернее, индпострой. Так что, сама понимаешь, — он выразительно потер палец о палец. — Плюс еще мне комиссионные.

Что такое «авторская работа» и насколько она дороже ширпотреба, Алена, разумеется, очень хорошо знала. Одно дело, скажем, плести фитюльки для прогуливающихся по Измайловскому парку покупателей, и совсем другое — выполнять заказ определенной женщины, с учетом ее индивидуальности, как внешней, так и внутренней. Второе — в сто крат интересней, но и дороже.

— Потянешь ли? — испытующе глянул прораб.

Она прикинула — доллары, которые брала с собой в Венецию, остались практически нерастраченными. В первые дни Алексей взял на себя все расходы, а потом... потом уже ничего не хотелось. Так и осталась лежать на дне чемодана внушительная зелененькая стопочка. Да в случае чего и подработать можно, не безрукая же она ленивица!

— Потяну.

— А то, бывает, попадается заказчик — как дедка с репкой: тянет-потянет, вытянуть не может.

— Я не дедка! — бодро заявила Алена. — И не бабка. Я мышка!

— Судя по росту, это уж как пить дать, — хохотнул прораб.

— Так свяжетесь с ним?

— Только вернется дружок мой не раньше июля. Бабка у него померла в Твери, поехал хоронить и до сорока дней там останется. Подождешь?

— Ну конечно. Другого-то все равно не найти, хоть всероссийский розыск объяви.

Глава 7 СЛЕДЫ ТЕРЯЮТСЯ

— А может, хотите наше собрание посмотреть? Есть письма Вяземского из Варшавы, из Баден-Бадена...

— Нет, благодарю.

— А из Венеции?

— Из Венеции? — задумчиво повторил Алексей.

— Там и наброски неоконченных стихов! — обрадовалась смотрительница Остафьевского музея-архива, по-своему истолковав его замешательство. — У нас собрана подлинная сокровищница, нигде больше такого не найдете!

— Спасибо, верю. Только у меня совсем другие задачи.

Загородная усадьба Вяземских... Какое счастье, что ее не передали в революцию под пролетарский жилой фонд, а сохранили в неприкосновенности! Охраняется государством как памятник культуры...

Но Алексей Никитин интересовался не памятниками, а живым человеком.

Родным человеком. Самым лучшим на свете.

— Значит, вы совсем ничего не знаете о потомках Петра Андреевича?

— Извините, — обескураженно развела руками смотрительница музея. — Вот если бы о предках или родственниках-современниках — тут у нас материалов целые кучи. О Карамзине, к примеру.

— О каком Карамзине?

— Ну-у! — смотрительница-архивариус поглядела на посетителя как на отпетого двоечника. — О Николае Михалыче, разумеется.

— Великом историке и авторе «Бедной Лизы»?

Смотрительница музея смягчилась:

— А я уж сочла вас совсем неучем, простите.

— Разве Карамзин — тоже родственник Вяземского?

— А как же! Не кровный, правда, но он был обвенчан со старшей сестрою нашего Петра Андреича! — гордо объявила хранительница усадьбы, словно она сама была отпрыском знаменитой фамилии.

— Погодите! — Алексей заинтересовался. Искомых сведений все равно ему здесь, видно, не получить, зато он как бы знакомится с родственниками своей любимой. — Сестра Вяземского и жена Карамзина — это одно лицо?

— Еще какое лицо! Исключительная женщина! Можно сказать, на всю нашу культуру оказала влияние.

— Екатерина Карамзина! — воскликнул Никитин. — Первая юношеская любовь Пушкина!

Мир тесен. Но почему-то в этой тесноте так сложно найти одного-единственного человечка, который тебе нужен...

— Без Екатерины Андреевны, может, и Александр Сергеич не состоялся бы! — максималистски-запальчиво, как об очень личном и наболевшем, воскликнула архивистка. — Есть все основания считать, что он и позже, до самой дуэли, посвящал ей стихи. Все-все те, у которых нет другого посвящения. Да, все!