Испанский вариант

Степана и Мирко, которые прямо со свадьбы и новоселья попали в солдаты, убил Дикс: он возглавил эскадрилью бомбардировщиков; самолет шел на большой высоте и бомбы сбросил не прицельно, а по квадрату карты, на которой были нанесены номера югославских воинских частей, поскольку мобилизационный план, пересланный Веезенмайером в Берлин, размножили в тот же день и разослали всем командирам германской армии, принимавшим участие в «Операции-25».

Старика Александра, которого звали «погоревшей сиротой», первый бомбовый удар пощадил, потому что он был вне города – спал на опушке леса.

Его убили усташи Евгена Дидо Кватерника через семь дней, когда в Загребе началась резня, во время которой человека расстреливали только потому, что он крестился тремя перстами и читал святое писание на кириллице.

Когда танки Гитлера следом за эскадрильями люфтваффе перешли границу Югославии, выхлестывая красную, весеннюю, жирную землю из-под белых, стальных, словно бы отточенных гусениц, Веезенмайер получил шифровку от экономического советника фюрера Кепнера. Шифровка была краткой и в отличие от указаний Риббентропа изящно сформулированной: «Армия развязывает руки дипломатам. Покажите Советам, что их ждет летом – не в плане военного поражения, в аспекте краха государства, составленного из разных национальностей. Фюрер санкционировал самые решительные меры. Действуйте!»

Через сорок минут штандартенфюрер был на конспиративной квартире доктора Нусича, где собрались лидеры усташей – полковник Славко Кватерник, писатель Миле Будак, срочно вышедший из больницы, и Грац, связник Евгена Дидо.

Веезенмайер оглядел настороженные, внимательные лица собравшихся; отметил их желтоватую бессонную бледность, лихорадочный блеск глаз – блеск ожидания и тревоги – и неожиданно обернулся к доктору:

– Господин Нусич, а вот если вы сейчас меня угостите вашим деревенским овечьим сыром и чашкой кофе, я буду по-настоящему счастлив.

…Первым прервал молчание Славко Кватерник. Огладив седые усы, он прокашлялся и спросил:

– Ну и что же теперь будет?

– У вас есть перо и бумага? – спросил Веезенмайер.

– У меня есть бумага и перо, – ответил Миле Будак, положив на стол ручку и потрепанный блокнот.

Веезенмайер пролистал блокнот.

– Фрагменты будущих романов?

– Наброски.

– Можно заглянуть в лабораторию писателя? Мы, дипломаты, любопытны.

– Не надо. Набросок – он и есть набросок.

– У нас, между прочим, от друзей нет секретов, – заметил Веезенмайер, передавая блокнот Кватернику. – Вырвите лист и пишите.

– Что? – спросил полковник. – Что писать?

Веезенмайер сделал себе бутерброд с сыром, жадно отхлебнул кофе, сбросил с колен крошки и стал диктовать:

– «Хорватский народ! Иго сербского владычества сброшено! Немецкие войска принесли нам свободу! Час отмщения пробил! Я провозглашаю – волею всего народа – создание Независимого государства Хорватии. Время порабощения нашей страны белградской кликой и сербскими банкирами ушло безвозвратно!» И подпишитесь: полковник Кватерник.

– А где же поглавник? – спросил Миле Будак, побледнев еще больше. – Почему ни слова о вожде усташей? Почему нет имени Павелича?

– Человек творит самого себя, – ответил Веезенмайер. – Если Евген Грац привезет мне письмо от Павелича, в котором поглавник выразит согласие во всем оказывать помощь немецким войскам, которые освободят Хорватию в течение ближайших пяти-шести дней, Кватерник подпишет этот документ от имени Павелича. Искать сейчас защиты у Муссолини бесполезно: наши танки вошли в Югославию и наши солдаты займут Загреб. Сталкивать лбами нас с Муссолини тоже нецелесообразно: мы люди запасливые, у нас есть кому возглавить Хорватию. Простите, что я говорю так резко, но сейчас каждая минута дорога. Если вы согласны с моим предложением, мы с Кватерником сейчас же поедем к Мачеку, и тот напишет обращение к народу, в котором передаст власть усташам. Если вы отвергнете мое предложение, мне придется покинуть вас, чтобы заняться другими делами в другом месте и с другими людьми.

– Вы думаете, Мачек согласится возглавить Независимое государство Хорватии? – спросил Миле Будак. – Он не согласится.

– Вы неверно формулируете вопрос, господин Будак, – вкрадчиво поправил его Веезенмайер. – Вопрос надо формулировать так: «Решите ли вы предложить Мачеку занять пост вождя Независимой Хорватии?» Смотрите правде в глаза, господа, только правде. Мы хозяева положения, и не надо играть друг с другом в «кошки-мышки».

– Я вернусь с письмом Павелича, – сказал Евген Грац. – Он напишет такое письмо. Вы правы, вы честно поступаете, называя кошку кошкой. – Он обернулся к Миле Будаку. – Вы станете витать в эмпиреях, когда станете министром просвещения в нашем кабинете – тогда это не будет опасно. Опасно витать в эмпиреях, когда перед тобой дилемма двух сил – какая мощнее? Разных мнений, по-моему, быть не может. И нечего заниматься болтовней. Я поехал.