Испанский вариант

Родыгин поправил указательным пальцем дужку пенсне, которое то и дело съезжало с переносья, и вдруг – неожиданно для самого себя – закричал тонким голосом:

– Дурак! Игрок! Опереточная примадонна! А кто, по-вашему, будет по-настоящему драться с Гитлером?! Кто?!

Этот отчаянный крик оказал на Везича странное действие. Он улыбнулся вдруг, ощутив в себе спокойствие, и подумал, что жизнь его могла сложиться иначе, если б тогда, давно, когда он выбирал свой путь, кто-нибудь вот так, как этот хлипкий потный человек, истошно заорал на него и он бы почувствовал в этом крике боль, и беспомощность, и страх; и за всем этим увидел искренность; именно увидел искренность, а не почувствовал ее. Если бы только почувствовал, долго размышлял бы, прежде чем говорить с Родыгиным открыто, потому что за годы службы в политической полиции Везич научился проводить четкую грань между чувствованием и видением.

– Откуда вы знаете о предложении, которое мне сделал Штирлиц?

– Мы знаем их код, – соврал Родыгин так ловко и неожиданно для себя самого, что в нем родилась уверенность, горделивая и по-мальчишески радостная! «Все сейчас будет так, как планировал Штирлиц, все будет именно так, как задумывал этот красивый, жестковатый и, по-видимому, очень одинокий немец, работающий на нас».

– Где доказательства, что вы представитель русских?

– Таких доказательств я вам не представлю.

– А что, если вы человек Штирлица?

– Я понимаю вас, – сказал Родыгин. – Я все прекрасно понимаю, но вам лучше все-таки поверить мне. Вам предстоит драка, и вам в этой драке надо опираться на кого-то. На кого? Видимо, кроме как на нас, не на кого. Если вы скажете мне, какая вам нужна помощь, я сразу передам это в Центр.

– Какая помощь? – вздохнул Везич. – Какая помощь, если шестого утром немцы перейдут нашу границу.

– От кого вы получили эти данные?

– Эти данные получил не я, а правительство, и переданы они нашим военным атташе в Берлине.

– Меня интересует фамилия.

– Вас? Почему она должна вас интересовать? Фамилией должен интересоваться ваш Центр. Фамилия – Ваухник. Фамилия военного атташе – полковник Ваухник. Ваши знают его так же, как мы знаем всех ваших атташе. Когда взяли Аджию и Кершовани?

– Три дня назад.

– Это точно?

– Да.

– Почему вас интересует Штирлиц?

– Меня он не интересует. Им интересуется Центр. Центр заинтересован в том, чтобы вы согласились с его предложением. Проинформируйте ваше руководство в Белграде, если в этом есть необходимость.

– Вы живете в Загребе нелегально?

Родыгин снова поправил дужку пенсне, какое-то мгновение колебался, а потом молча достал из кармана свой паспорт и протянул полковнику.

Тот пролистал зеленые страницы и спросил:

– Работаете где-нибудь?

– В университетской библиотеке. В зале периодики.

– Давно?

– Четыре года.

– У вас есть свой план освобождения Цесарца и его коллег?

– У меня лично нет. Что касается моих товарищей, то я не уполномочен говорить за них. Я не могу, естественно, говорить и за югославских коммунистов.

– Я могу увидеться с вашим руководителем?

– Если согласитесь принять наши предложения, да.

– Когда может состояться встреча?

– Хоть сегодня.

– Где и когда?

– Назначайте место и час.

– Завтра в десять вечера возле кафе «Два ловца».

– Это на Тушканце?

– Верно.

– Хорошо. В кафе или возле него?

– Я вас найду.

– Я не могу рисковать жизнью моего товарища.

– А моей жизнью вы можете рисковать?

– Хорошо, – согласился Родыгин, – мы будем ждать вас там в десять.

– Телефон, по которому я могу найти Штирлица, вам известен?

– Да. 84-51.

– Это в «Эспланаде»?

– Да.

– У них есть конспиративная квартира на Опатичкой улице. Тамошний телефон вам неизвестен?

– У них нет квартиры в Верхнем городе. У них есть вилла в районе Максимира. Но там, по-моему, нет телефона.

– Вы считаете, что Штирлиц может быть полезен нам больше, чем мы ему?

– Нам? – спросил Родыгин. – Кого вы имеете в виду?

Везич, закурив, ответил:

– К сожалению, я имею в виду хорватов и сербов, но я не могу говорить при этом о вашей стране. Договора у нас нет, так что мы – это мы, а вы – это вы.

– Думаю, что на все ваши вопросы ответит мой руководитель. Но вы должны будете проинформировать его о вашей встрече со Штирлицем. Меня просили передать, что вам необходимо принять его условия. Это все, что я могу вам сказать. Вопрос об арестованных коммунистах к Штирлицу отношения не имеет. Это, скорее, моя инициатива. Я хорошо знал Кершовани, он часто работал у меня в зале.

– Только лишь? Я думал, вы его завербовали…

– Людей его идеи не вербуют, – отрезал Родыгин. – И он и я делали общее дело, но в разных, как говорится, ипостасях.

– Вербуют людей моей идеи, вы это хотели сказать?

– Я хотел сказать именно это.

– Не боитесь, что обижусь?

– Если бы не теперешняя ситуация, боялся бы.

– До встречи, – сказал Везич, сев в машину. – В десять. Помощь ваша мне потребуется, вероятно, завтра же.

…Лада распахнула дверь и, охнув, отошла к стене, прижав к груди руки. Лицо ее было распухшим и заплаканным, Везич впервые видел ее такой.

– Господи, – тихо сказала она, – Петар, родной мой, а я уж тебя похоронила…