Испанская тетрадь. Субъективный взгляд

«Единственный способ увидеть себя – поглядеть в кривое зеркало». А вот это похоже, если в качестве кривого зеркала иметь в виду анекдоты. Ведь все анекдоты о чукчах вовсе не о чукчах, они придуманы русскими, которые таким способом смеются над собой.

– «Мы обожаем юмор, но черный, не белый. Мы по-настоящему смеемся над тем, над чем смеяться нельзя. На похоронах. Над тем, что бабушка свалилась с лестницы. Черный юмор позволяет нам быть самими собой, не притворяться». Без комментариев. Хотя комментарии очень просятся.

– «У Гойи в серии «Капричос» есть картина: два мужика, по колено утонувшие в жиже, палками лупят друг друга насмерть. Это и есть Испания». А Россия? Разве на протяжении всей своей истории она не раздираема надвое? Разве не насмерть лупили и лупят друг друга ее «славянофилы» и «западники», «патриоты» и «демократы», «государственники» и «либералы»?

– «Испания – это карикатура на саму себя». Эти слова я запомнил надолго. И не потому, что они относятся к Испании.

Если вдуматься, то между Испанией и Россией удивительно много общего. Обе являют собой край Европы, одна – западный, другая – восточный. Оба народа долгие столетия находились под гнетом чужих завоевателей: испанцы – мавров, русские – монголов. В истории каждой из них формирующую роль играли (почти в одно и то же время) два тирана, деятельность которых остановила надолго движение в сторону Возрождения и демократии: в Испании – Филипп II, в России – Иван IV. Обе страны были раздираемы гражданскими войнами, приведшими к власти душегубов и палачей: в Испании – Франциско Франко, в России – Иосифа Сталина. И до сегодняшнего дня в обеих странах люди продолжают делить друг друга на условных «красных» и «белых».

Сусана Гарсиа

Она хозяйка дома, в котором жил и работал Сервантес. Водит экскурсии, рассказывает о том, как скромно (я бы даже сказал – аскетично) жил великий писатель. Смотрит испытующе: вам в самом деле интересно, или вы пришли проформы ради? В зависимости от впечатления либо довольно быстро и сухо заканчивает рассказ, либо…

Она испытующе посмотрела мне в глаза и спросила:

– Вы помните, что написал Сервантес, представляя свою книгу читателю?

– К сожалению, нет, не помню.

– А я напомню вам. Он рассказывает о том, как однажды пошел на базар и увидел продавца шелка, который заворачивал товар в листы рукописи, написанной на арабском языке. Сервантес купил эту рукопись за бесценок, принес домой и передал мавру для перевода. Это и оказалось рукописью «Дон Кихота». Поняли?

Я кивнул: мол, понял.

– Как вы думаете, для чего Сервантес придумал эту историю? А для того, – сказала она, не дождавшись моих соображений, – чтобы власть поняла, что он к авторству этой книги не имеет никакого отношения. Но это не все. Сам автор с самого начала сообщает нам, что его герой, Дон Кихот Ламанчский, страдает безумием. Он говорит всем и каждому, в том числе святой инквизиции: не обращайте внимания на то, что говорит этот человек, он – безумец. Сервантес таким образом дважды «отказывается» от Дон Кихота: не он писал, и герой – сумасшедший. Понимаете?

Да, понимаю. И поняв, еще раз поразился тому, насколько сильные мира сего опасались писателей и какая же сила заключена в фиксированных на бумаге словах. Можно прочертить совершенно прямую линию от Новикова и Радищева до Кольцова и Булгакова. Можно провести не менее прямую линию от инквизиции Торквемады – через ЧК Дзержинского – и прямиком к торжественному сжиганию книг в нацистской Германии, организованному Геббельсом. Для них писатель был личностью опасной, не только развращающей мозги, но и, что хуже, будящей их, заставляющей людей думать и, следовательно, сомневаться.

Нет большего памятника силе написанного слова, нет большего подтверждения опасения этого слова со стороны власти, в особенности репрессивной, – чем советский самиздат. Вдумайтесь: человека могли отправить в лагерь, посадить в тюрьму, запихнуть в «психушку», наконец, расстрелять за то лишь, что он перепечатывал в шести экземплярах (машинка больше не брала) какой-то текст, например «1984» Джорджа Оруэлла. Но это было в «просвещенном» XX веке. А что могли сотворить с неугодным автором и тайным читателем его произведений веке в XVI–XVII?

Сервантес объявил Дон Кихота безумцем, чтобы его слова, полные справедливого гнева, всерьез не принимались властью – как светской, так и религиозной.