Испанец

- Эду, - кричала она, чувствуя себя растерзанной, раскрытой, как раковина моллюска. Ей казалось, что он касается ее обнаженных нервов, и ее накрывал один за другим оргазмы, она билась под его телом так отчаянно, словно боролась за свою жизнь.  - Я сейчас умру, Эду!

- Умрешь и воскреснешь, - шептал он, покрывая ее лицо поцелуями, заглушая ее рыдания от переполнивших ее эмоций.  - Моя нежная. Моя красивая. Моя горячая…

Глава 17. А что потом?

Грасиела выпуталась из этой неприятной истории только потому, что отец ее вовремя сообразил, что по факту девчонка ни в чем не виновата. У нее не хватило духу все держать в себе, и она рассказала отцу тотчас, как приехала домой. Он отреагировал в своем стиле - быстро, четко обзвонив всех знакомых, которые могли помочь, и влепив Грасиеле оплеуху напоследок, когда стало ясно, что дело удалось утрясти.

- Зачем ты уехала, зачем увезла эту сумасшедшую с места преступления?! - кричал он, ярясь. Грасиела тупо молчала; в эти сутки было много звонков, в разговоре звучало имя врача, и девушка поняла - отец хочет представить все так, что она уехала с неудачливой убийцей потому, что была в шоке. Впрочем, это почти так и было. - Это все равно, что ты помогала ей скрыться с места преступления! Надо было вытолкнуть ее там, оставит ее на месте!

- Я испугалась, - рыдала Грасиела. - Она безумна, она могла и меня ударить! Она напала просто так, она заранее собиралась напасть! А я не знала, не знала что она замышляет…

Произошедшее действительно глубоко потрясло ее не только бессмысленной жестокостью, но и тем, что она невольно участвовала в нападении. Отец, выхлопотав у знакомых врачей подтверждение шокового состояния Грасиелы, едва ли не аффекта, тотчас велел ей идти в полицию и признаться.

Грасиеле было невероятно  стыдно оттого, что теперь ей придется участвовать в следствии, по первому зову являться в полицию, отвечать на вопросы… и хуже всего было то, что это не удалось утаить от соседей, от знакомых. Каким-то образом все вокруг знали о том, кто напал на Марину, и зачем Грасиела поехала к Эду - все прекрасно понимали. И, как казалось Грасиеле, посмеивались, с интересом рассматривая ее. Ей оставалось только поспешно пробегать мимо любопытствующих, втянув головы в плечи, и уезжать прочь от из издевающихся взглядов, срывая машину с места так, что визжали шины.

Сплетников на свете хватает, а недоброжелатели Грасиелы говорили откровенно - она вешалась на шею Эду, но тот отверг ее, предпочтя ей свою русскую маленькую жену, и Грасиела - несомненно! - просто хотела так отомстить Марине. Она может в этом не сознаваться, может сколько угодно сваливать всю вину на безумную, нанесшую удар, но всем известно, какой у Грасиелы отец пройдоха. Это он  подкупил полицию, это он научил дочь, что отвечать. А на самом деле Грасиела это все затеяла!

Грасиела, слыша эти разговоры за спиной, злилась. Невероятно злилась.

Клеймо неудачницы, жалкой отверженной девки, теперь навечно было с ней. Как это глупо, как унизительно - бегать за мужчиной, и остаться за дверями… Особенно если учесть, что таких поклонниц у него сотни, а женился он на той, которая была вовсе не из его фан-клуба. Грасиела почувствовала себя так, словно смотрела на чужую жизнь из-за заграждения. И все бы ничего, да только ее за этим заграждением все видели. И ее жалкую попытку прорваться за него, поближе к кумиру - тоже. И те, которые сами были  бы не прочь встречаться с Эду, теперь смеялись над нею за ее неудачную, неловкую попытку устранить соперницу. Воображаемую попытку!

- Это не я, - шептала Грасиела, стирая злые слезы с пылающих щек. - Не я! Не было ничего!

Но кто ее слышал? Кто хотел это услышать? Девушке казалось, что издевательские взгляды испепеляют ее. И было еще кое-что, что не давало ей покоя.

Ключи.

Те самые, что Вероника отняла у Марины и небрежно кинула их Грасиеле. Хранящие отпечатки ее окровавленных пальцев, они лежали на дне сумочки Грасиелы, и никто о них не спрашивал. Словно произошло какое-то чудо, и о них все забыли - даже Марина.

Сначала Грасиела хотела их отдать, и все ждала, когда же о них спросят, чтобы вернуть, чтобы подтвердить свою невиновность. Кровавые следы, что на них отпечатались, были от пальцев Вероники, а не Грасиелы, а это было бы каким-никаким, а доказательством.

Но шли дни, а у Грасиелы никто не спрашивал о ключах. Более того - Вероника, как-то вдруг сразу сдавшаяся, утратившая весь боевой настрой, взяла всю вину на себя. Она не пыталась выкарабкаться, царапаясь, как кошка, упавшая в колодец. Она просто рассказала, что ненавидела Марину, и как хотела ей отомстить. Все. С Грасиелы сняли все обвинения, но след - грязный, стыдный, - остался, как и смешки за спиной.

И ключи в сумочке…