Искусство и жизнь

Представьте себе, что, когда я сижу за работой у себя дома в Хаммерсмите, поблизости от реки, я часто слышу, как мимо моего окна проходят хулиганы, о которых теперь довольно много пишется в газетах, а время от времени писалось и ранее. Когда я слышу грубую ругань, громкие вопли и все подобные надругательства над славным языком Шекспира и Мильтона, когда я вижу грубые бессмысленные лица проходящих мимо людей, во мне также пробуждается беспокойство и грубость, мною овладевает неистовая злоба, пока я не вспоминаю, что только мой счастливый жребий, позволивший мне родиться в богатой и уважаемой семье, поставил меня по эту сторону окна среди восхитительных книг и прекрасных произведений искусства, а не по другую его сторону, на голой улице, среди винных лавок, пропитанных спиртным запахом, среди грязных и отвратительных жилищ. Какими словами можно это выразить! Не думайте, прошу вас, что я занимаюсь риторикой, когда говорю, что стоит мне подумать обо всем этом, как во мне поднимается лишь одно огромное желание, и я хочу, чтобы эта великая страна стряхнула с себя бремя далеких колониальных владений и направила могущественную силу своего достойного народа, — самую большую силу, когда-либо ведомую миру, — на одну цель: дать детям этих бедняков подлинно человеческие радости и надежды. Неужели это на самом деле невозможно? Неужели на это нет никакой надежды? Если это так, то я могу лишь сказать, что цивилизация лишь иллюзия и обман. Ее не существует, и нет даже надежды, что она когда-нибудь будет существовать.

Но так как я хочу жить и быть счастливым, я не могу поверить, что это невозможно.

По опыту собственных чувств и желаний я знаю, чего хотят эти люди и что может вызволить их из бездонной пропасти одичания. Им нужна работа, которая внушит им чувство собственного достоинства и завоюет похвалы и симпатии их собратьев; им нужны такие жилища, куда они возвращались бы с радостью, окружение, которое бы успокаивало и возвышало их. Разумный труд и разумный отдых. И только одно может дать им все это — искусство.

Наверно, вы сочтете это мое утверждение смешным и напыщенным, но оно выражает мое непреклонное убеждение в необходимости правильной организации труда всех людей. Она призвана по крайней мере стать могучим стимулом пробуждения в людях чувства собственного достоинства. Повторяю: «за ничто не дают ничего, а за один доллар тоже дают не бог весть что». Теперь же за искусство, как и за все другое, надо платить. Но если вы будете заботиться об искусстве, как того и следует ожидать от вас, когда вы научитесь понимать его, вы не станете уклоняться от необходимых жертв. В конце концов мы — потомки и соотечественники тех, кто хорошо понимал, как суметь дать немного, чтобы получить много. То, чем вы должны пожертвовать, — это преимущественно деньги, то есть насилие и грязь. Это, конечно, серьезная жертва, я знаю, но, как я уже сказал, в былое время мы в Англии жертвовали и большим. И я далеко не уверен, что эта грязь не обойдется нам в конечном счете дороже в звонкой монете, чем даже искусство.

Итак, что же мы изберем — искусство или грязь? Как мы должны поступить, если мы сделаем лучший выбор? Страна, в которой мы живем, не очень велика размером, и ее ландшафт не очень разнообразен, но, право, не только врожденная наша любовь к ней заставляет нас думать, что, как и всякая иная страна, она пригодна для мирной жизни разумных людей. Наши предки доказали нам это, если в этом можно было бы усомниться. Я утверждаю, не боясь возражений, что нигде жилища людей не выглядели более привлекательно и опрятно, чем старинные английские дома. Но наши отцы относились к нашей прекрасной земле любовно, мы же обращаемся с ней дурно. Было время, когда она была прекрасна повсюду, а теперь, путешествуя, вы должны с опаской выбирать свой путь, чтобы не столкнуться вплотную с отвратительными язвами — с этим посрамлением не скажу, цивилизации, но природы человеческой. Мне не известны никакие статистические данные, которые бы показывали, в каком соотношении находится изуродованная земля к земле неиспорченной или частично испорченной, но в некоторых местах эти язвы настолько сливаются друг с другом, что покрывают целое графство или даже несколько графств, и в то же время число их возрастает с ужасающей быстротой, ужасающей — в буквальном смысле. А поскольку такое течение дел не встречает на своем пути никаких препятствий и, мало того, никто не сокрушается по поводу этого, то все разговоры об искусстве — праздная болтовня. Пока мы этому способствуем или позволяем способствовать, мы фактически замаскированно отвергаем искусство, и было бы лучше и честнее, если бы мы делали это открыто. Если мы уважаем искусство, то должны загладить свою вину и возместить убытки. Нам следует превратить страну из прокопченного задворья мастерской в цветущий сад. Если некоторым это покажется трудным или даже невозможным, я не могу ничего с этим поделать. Я знаю только, что это необходимо.