Искусство и жизнь

«Прикладное искусство»^{1} — вот название, избранное вашим Обществом для тех искусств, о которых мне придется говорить с вами. Что понимать под этим названием? Я должен ответить, что под прикладным искусством Общество подразумевает те декоративные качества, которые люди по своему желанию добавляют к предметам домашнего обихода. Отвлеченно рассуждая, можно обойтись и без орнамента, и искусство тогда перестанет быть «прикладным»: оно будет существовать, полагаю, как некое отвлеченное понятие. Но хотя предметы нашего обихода могут и обойтись без украшений, люди никогда вплоть до настоящего времени без них не обходились и, возможно, никогда не смогут обходиться. Во всяком случае, и в наше время люди ничего подобного не предлагают и, как мы увидим, четкого представления о применении этого искусства у них нет. Не стоит ли нам прежде всего ответить на вопрос, почему человеку никогда не приходило в голову отказываться от работы, осложнявшей тот труд, которым он добывал себе пищу и жилье, — от работы, удовлетворявшей его тяготение к умственной деятельности? По-моему, стоит, потому что тогда нам легче будет поставить тот важный вопрос, на который я еще раз попытаюсь ответить: «Каково сейчас наше отношение к прикладным искусствам, чем они могут стать в будущем?»

Для меня нет сомнений, что цель применения искусства к предметам нашего быта — двояка: во-первых, придать красоту изделиям человеческого труда, которые иначе были бы уродливы, а во-вторых, сделать саму работу радостной, а иначе она будет просто мучительна и противна. Если это так, то нечего удивляться, что человек всегда стремится покрывать орнаментом те изделия своих рук, которые ему приходится видеть вокруг себя ежедневно и ежечасно, и что он стремится превратить муки труда в наслаждение каждый раз, когда это кажется ему возможным.

Что касается первой дели, то я сказал, что изделие человеческого труда неизбежно будет уродливым, если к нему не приложить искусство; я применяю слово «уродливое» как самое выразительное и резкое в нашем языке. Если эти изделия некрасивы, то их уродство опасно — оно унижает наше человеческое достоинство, причем настолько сильно, что мы просто привыкаем к этому и вот-вот начнем опускаться все ниже и ниже. Мне особенно хочется заронить в вас мысль об активном вреде труда, чуждого искусству. И потому я повторяю: если вы откажетесь применять искусство к предметам первой необходимости, то получите отнюдь не безобидные вещи, а вещи, причиняющие такой же вред, как, скажем, одеяла, которыми покрывались больные оспой или скарлатиной, и каждый шаг нашей материальной жизни и весь «прогресс» поведут к духовной смерти человечества.

Вы, конечно, поймете, что, говоря о труде людей, я отнюдь не забываю о таком самом необходимом, но неприятном труде, к которому невозможно применить искусство в том значении слова, в каком мы его употребляем. Но это лишь означает, что сама природа взяла на себя обязанность придавать красоту этому труду. В большинстве случаев процесс труда сам по себе красив, если только наша глупость не добавляет к нему горе и тревогу. Вот скользит по волнам рыбачья лодка, плуг проводит борозду для будущего урожая, идет косьба в июне, летит стружка из-под рубанка плотника, — все это само по себе красиво, и все эти занятия доставляли бы наслаждение, если бы с недавних пор человек даже в нашем цивилизованном обществе не поглупел и, по сути дела, не признал, что эта работа, без которой мы в несколько дней протянули бы ноги, — удел рабов и голодных, тогда как работа разрушительная, распри и анархия — достояние отборной части человеческого рода, то есть джентльменов.

Но если эти прикладные искусства необходимы (а я в этом убежден), чтобы не дать человечеству превратиться в безобразный и омерзительный нарыв на поверхности земли, которая иначе была бы несомненно прекрасна, то другое их назначение — делать труд радостным — по крайней мере так же необходимо и, если можно отделить одно назначение от другого, даже более благотворно и незаменимо. Ибо если верно (а я в этом убежден), что назначение искусства — сделать труд счастливым, то что же с нами произойдет, если искусство исчезнет? Нас тогда ждет одно из двух бедствий: либо необходимый труд будет выполняться жалкой толпой рабов для немногих возвышенно мыслящих интеллигентов, либо, если мы решимся, как нам и следует сделать, и распределим равномерно тяжесть проклятого труда между всеми членами общества, то даже тогда он останется бременем, отравляя всем священный дар жизни, мельчайшей долей которого мы, если б были мудрыми, должны были бы дорожить как сокровищем и пользоваться им так, чтобы было радостно применять наши способности, припадая тем самым к роднику подлинного счастья.