Тело – это единственная собственность, которая есть у каждого; оно является, так сказать, «природной собственностью». Для ребенка, как блестяще показал Фрейд, экскременты, вероятно, представляют собой еще более экстремальную форму обладания. Они принадлежат ему, являются продуктом его тела, хотя он освобождается от них, но не очень страдает от этой утраты, потому что каждый день пополняет потери предыдущего. Но с другой стороны, тело не только «собственность», это также инструмент, который мы используем, чтобы удовлетворить наши потребности, и, более того, оно меняется в соответствии с тем, как мы им распоряжаемся. Если мы не пользуемся нашими мышцами, они становятся слабыми, дряблыми, в крайнем варианте даже становятся бесполезными. И напротив, наше тело становится тем сильнее и здоровее, чем больше оно используется (конечно, в определенных пределах).
В случае владения домом или участком земли ситуация иная, потому что здесь мы имеем дело с социальной категорией, а не с «естественной», как в случае с телом. Возьмем племя кочевников: они не владеют землей, они живут на участке земли какое-то время, используют его, строят на нем свои шатры или лачуги, а затем покидают его. Земля не является ни их частной собственностью, ни общественной собственностью, это вообще не собственность, а объект использования, который принадлежал им лишь в том ограниченном смысле, что они ее использовали. Это справедливо и для инструментов, таких как рыболовные сети, копья, топоры и т. п.; они находились в собственности, только когда ими пользовались. Тот же принцип действует сегодня в некоторых сельскохозяйственных кооперативах, где человек не является собственником земли, то есть он не может продать ее и имеет право на эту землю на то время и в той степени, в какой он ее обрабатывает.
Среди многих первобытных культур без частной собственности тот же принцип применим к отношениям между мужчинами и женщинами и к институту брака. Их связь получает общественное признание в качестве брака до тех пор, пока мужчина и женщина любят друг друга, желают друг друга и хотят оставаться вместе. Когда их отношения теряют эти качества, каждый волен уйти, потому что никто никем не владеет[74].
Напротив, в том, что касается узаконенной собственности, закон устанавливает, что мой дом, моя земля, мои орудия труда, моя жена или мои дети являются моей собственностью, что я владею ими, и при этом не важно, забочусь ли я о них. Фактически я имею право уничтожить все, что является моей собственностью. Я могу сжечь свой дом или картину, даже если это уникальное произведение искусства. Я не должен ни перед кем отчитываться насчет того, что я делаю с тем, что мне принадлежит. Это законное право действует потому, что государство своей мощью поддерживает мои претензии.
С течением времени концепция права собственности на жен и детей и соответствующие законы все же изменились. Сегодня убить свою жену считается преступлением и карается как убийство. Убийство своего ребенка также рассматривается как преступление, но бесконечная жестокость и зверство, с которыми родители истязают своих детей, находятся в рамках их законных полномочий (то есть права собственности) до тех пор, пока дело не доходит до крайностей, которые уже нельзя проигнорировать. Тем не менее в отношении мужчины к своей жене и детям всегда были элементы, выходящие за рамки просто собственности. Они были живыми, жили в тесном контакте со своим хозяином, были ему нужны и доставляли удовольствие, следовательно, они также являлись элементом функционирующей собственности, а не только собственностью по закону.
Собственность в форме капитала является крайней формой юридического владения собственностью. Можно сказать, что капитал не отличается от любого инструмента, например, топора, которым пользуется его собственник. Но топор становится ценным, только когда он обслуживает мастерство своего владельца, то есть является функционирующей собственностью. В случае с капиталом собственник владеет им, даже если он с ним ничего не делает. Он остается ценным, даже если никуда не вложен; если же собственник инвестирует капитал, то ему не нужно использовать свое умение или прикладывать какие-либо соразмерные усилия, чтобы получить доход. Это также справедливо по отношению к старейшей форме капитала – земле. Мое законное право, которое делает меня собственником, позволяет мне получать доход от земли без каких-либо усилий, то есть без выполнения какой-либо работы самому. По этой причине такая собственность также может быть названа мертвой собственностью.
Легитимность «мертвой» или нефункционирующей собственности устанавливается завоеваниями или законом. Но и сам закон подкрепляется силой, и в этом смысле разница между завоеванной и законной собственностью достаточно относительна. Кроме того, в случае с законной собственностью сила создает право, потому что государство гарантирует мое право собственности силой, на которую оно имеет монополию.
* * *