Искушение Тьюринга

Не только в частных письмах писал Тьюринг об актерах и театре. Похоже, эта тема вообще занимала его. Открывая работу «Вычислительные машины и разум», о которой говорил Ганди, Корелл ожидал увидеть серьезный научный текст, пестрящий непонятными дилетанту терминами и значками. Однако, к своему удивлению, ошибся. Следовать мысли Тьюринга оказалось не только легко, но и приятно. Живое, образное изложение на корню разрушало стереотипы о нечитабельности научных трудов.

Алан Тьюринг не просто полагал, что машины способны мыслить. Он надеялся, что в будущем их интеллект в плане возможностей сравняется с человеческим, и это показалось Кореллу особенно странным и даже напугало его. Поневоле на память приходили кошмары на тему «бунта машин», уже освоенную художественной литературой.

Причем Тьюринг, как, очевидно, и Ганди, стоял на стороне машин. Он полагал несправедливым недооценивать их возможности только потому, что они на нас не похожи. «Когда речь идет об интеллекте, – писал Тьюринг, – не должны приниматься в расчет ни половые, ни национальные различия, ни какие-либо другие. Исключительно способность мыслить». Точнее, имитировать мышление. Алан Тьюринг описывал своего рода театр, в котором машины играют людей. И если некто, затеяв диалог с машиной в той или иной форме, не увидит разницы между нею и собеседником-человеком, можно будет с полным основанием признать машину мыслящим существом.

Алан Тьюринг предусмотрел возможные возражения и загодя отвечал на них. В частности, тем оппонентам, которые усматривают превосходство рода человеческого над бездушными механизмами в способности осознавать свои действия и себя, а также страдать и радоваться. Доказывая несостоятельность этих аргументов, Тьюринг утверждал, что вышеупомянутые способности суть то, что мы знаем о себе сами. Они не видны со стороны. Извне очевидно только то, что мы мыслим и воспринимаем окружающий мир. Машины делают то же самое.

Только машина знает, способна ли она к самосознанию. Нам не суждено ни разделить ее эмоций, ни увидеть их. Поэтому вопрос о способности мыслить может быть заменен вопросом о способности имитировать мышление.

Могут ли машины это делать? Тьюринг полагал, что да. Даже если на сегодняшний день рано предъявлять к ним такие требования. В будущем – возможно, недалеком – вполне представима ситуация, когда даже после достаточно длительного диалога невозможно будет определить, был ли твой собеседник машиной или человеческим существом. Все меняется. Возможности младенца ничего не говорят о том, на что тот будет способен через двадцать лет.

Корелл углубился в работу и лишь спустя некоторое время почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. В предобеденные часы поток читателей усилился. Люди приходили и уходили, писали заявки на книги, читали, делали выписки. Леонард время от времени поднимал глаза от бумаг и следил за происходящим в зале. Как получилось, что до сих пор он не замечал этого парня?

Тот сидел за тем же столом, что и Леонард, напротив и наискосок. На вид около двадцати лет. Индус или что-то вроде того. Улыбчив, с радостными глазами. Неожиданно юноша обратился к Кореллу.

– Здорово, правда? – прошептал он.

– Что? – не понял Леонард.

– Алан Тьюринг, – юноша кивнул на рукописи. – Я ведь тоже занимался теоремой Гёделя – Чёрча.

– Вот как?

Кореллу стало неудобно. Меньше всего ему хотелось ввязываться в дискуссию, и он не видел другого способа ее избежать, кроме как сослаться на необходимость соблюдать тишину в зале. Леонард приложил к губам палец. Юноша снова кивнул. Корелл снова почувствовал себя неуютно – ему не хотелось казаться невежливым. Поэтому, несмотря на то что времени оставалось достаточно, он решил уйти. Сдал рукописи и книги, вышел на лестницу и спустился во двор. Глаза застилал туман. Как же все-таки Леонард не походил на отца! Джеймс Корелл непременно воспользовался бы возможностью блеснуть своими познаниями перед незнакомым юношей.

Но чувство вины, которым мучился Корелл, было незаметно постороннему взгляду. Леонард шагал, излучая уверенность и целеустремленность. Он представлял себя изобретателем, сконструировавшим новую машину. Насколько высоко держал бы он голову на месте Тьюринга? Леонард огляделся по сторонам и изобразил на лице задумчивость. Разве не таким должен выглядеть настоящий мыслитель?

Между тем начало моросить. Вскоре дождь усилился. Леонард нашел укрытие под аркой ворот. Где-то в отдалении снова заиграла труба. Быть может, та же самая, которую он слышал во время прогулки с Робином Ганди. На печальную мелодию накладывался шум льющегося из водосточной трубы потока, и это звучало словно музыка за кадром фильма. Леонард подумал о дожде, лившем над Эдлингтон-роуд в тот роковой день.

Мимо проехал автобус с номером 109 и рекламой DULUX на борту. Гул мотора на некоторое время заглушил трубу. Но скоро она вернулась, и Корелл пошел на ее звук – мимо желто-коричневых домов и намокших деревьев.