Искушение Тьюринга

– Нужно было что-то делать с фашизмом. Часть студентов объявила себя республиканцами, и мы должны признать их героями, не так ли? В отличие от молчунов-интеллектуалов или жалких говорунов, вроде меня или Оскара… Да, Оскар, надо иметь мужество признать это… Только не говорите мне о Генри Джеймсе или этом ирландце… Джойсе. Ради бога, не надо этого делать! В Кембридже стало ясно, что истеблишменту нет до фашизма никакого дела, и меня это совсем не удивляет. Дело не в консерваторах, как утверждает Оскар. Наше правительство оказалось слабым. Легко понять тех, кто увидел в коммунистах единственно возможную альтернативу. Да, проклятые красные заработали очки на своем антифашизме. И повсюду – в Королевском колледже и «Тринити» – стали образовываться коммунистические ячейки. Политические заблуждения – привилегия молодых, не так ли? И потом, есть куда более опасные заблуждения, нежели мечты о всеобщем равенстве. Проблема состояла в том, что Сталин и Коминтерн были не глупее тех, кто использовал их идеи. Представить себе только, у них был реальный шанс перетянуть на свою сторону всех мировых лидеров… и слава дьяволу, что те насторожились. Поняли, что стоит за красными скаутами и коммунистическими агентами в Кембридже… Знаете, как их еще называли? Ну да, откуда же вам знать… Гоминтерн. Догадываетесь почему? Из-за гомофилов. Да, да… Весь Коминтерн держался на гомофилах. Геи подмяли под себя почти все коммунистическое движение. Отчасти по своей склонности к радикальным идеям, отчасти потому, что Сталин относился к гомофилам куда терпимее, чем мы здесь, на Западе. Последнее – не более чем пропагандистский ход. Не удивлюсь, если потом он прихлопнул их, как мух, – одним ударом.

– Говори, говори… – прошипел сквозь зубы Оскар Фарли.

– А что? – повернулся к нему Сомерсет. – Именно сексуальная свобода была реальным достижением сталинизма. Между тем как в заслугу ему в первую очередь ставят пресловутые пятилетние планы. С чего бы еще геи подались туда в массовом порядке? Гай Бёрджесс – всего лишь самый известный из них. Подумать только, что за чудовищная история! И какой плачевный у нее конец… Еще неизвестно, как Бёрджесс смотрит на все это сегодня. Может, раскаивается? Или, как полагает Оскар, русские не ограничивают его ни в спиртном, ни в мальчиках?

Оскар Фарли печально глядел в стол.

– Кто знает, – продолжал Сомерсет. – Но ведь шпион должен быть вознагражден, так?.. Хотя о чем это я? Как будто меня не просили выражаться конкретнее… Нет, нет, я вовсе не хочу сказать, что Алан хоть чем-то похож на Бёрджесса… Ничего общего, помимо сексуальной ориентации. Алан не слишком жаловал спиртное, да, да… и здесь нечему удивляться. Что было, то было… да и к политике интереса не проявлял. Занимался своими расчетами да головоломками… По правде сказать, он и понимал-то в остальном не так много. Оскар знает об этом больше. Или нет… ради всего святого, Оскар, не повторяй всего этого при мне еще раз.

Но Фарли, похоже, не собирался ничего никому объяснять.

– Алана отличала высокая дисциплинированность – по крайней мере, когда был стимул к работе, – продолжал Сомерсет. – И в этом отношении Бёрджесс являет собой полную ему противоположность. Какая неслыханная бесцеремонность, как по отношению к правым, так и к левым… Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь бывал трезвым… но все равно, все равно… В этом деле есть определенные тонкости, как я уже говорил. Это не значит, что с ними надо будет что-то делать или – боже упаси – кому-нибудь рассказывать о них. Последнее совершенно исключено.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Корелл.

– Не будет ли нам удобнее обращаться друг к другу по имени? – перебил его Сомерсет. – Я – Роберт, не Боб, никогда им не был. Оскар – это Оскар. Безнадежный книгочей, не такой унылый служака, как я. Поэтому меня и интересуют так эти заграничные поездки Тьюринга. Чем, если не рвением, могу я компенсировать свои недостатки? Собственно, с этими поездками все ясно, и ни к чему усложнять. Давайте начистоту, а? В последние годы жизни Тьюринг путешествовал в поисках мужчин, таких же геев. Он бывал в Норвегии, Греции и Париже, и, честно говоря, мы никогда не были в востроге от всего этого.

– Но министерство, разве его не выгнали оттуда намного раньше? – спросил Корелл.

– С чего вы это взяли?

– Я слышал, была директива очистить государственные службы от гомофилов.

– Очистить? Что за ужасное слово! – воскликнул Сомерсет. – Но позвольте мне сказать, как мы ни берегли и ни чествовали Тьюринга, возможно, под конец у него было меньше оснований доверять этой стране. Быть может, он даже проклинал ее, да и кто не делал бы этого на его месте! Вы слышали о гормонах, которыми его пичкали?.. Конечно, слышали. Ужасная вещь, просто ужасная… Но чувство вины и озлобленность – не лучшее подспорье в нашей работе. Поэтому нам и нужна ваша помощь, ваша экспертиза. Вы ведь первым прибыли на место?

– Его обнаружила горничная, – Корелл кивнул.

– Но потом…

– Потом пришел я.

– Набрались впечатлений, собрали материал…

– Разумеется.