Искушение Тьюринга

Психоаналитик спросил, что случилось. Тьюринг молчал. Похоже, он просто не хотел говорить об этом. В автобусе по дороге в Манчестер ученый также не произнес ни слова.

– Все это выглядело совершенно безнадежно, – доктор вздохнул. – По правде говоря, это был последний раз, когда мы виделись с Аланом. Хотя я и знал, что он разыскивал меня в субботу. Сейчас мне больно думать об этом.

– То есть вы так и не узнали, что такого сказала ему гадалка?

– Могу лишь догадываться, что нечто в высшей степени неприятное.

– До сих пор полагал, что они никогда не говорят такого, – признался Корелл.

Психоаналитик вздохнул, а полицейский вспомнил другую предсказательницу, из Саутпорта. Уже одно то, как она водила по его ладони длинным накрашенным ногтем, внушало недобрые предчувствия. Старуха напророчествовала Леонарду счастье с какой-то загадочной девушкой, славу и успех на профессиональном поприще. И Коррел – хоть и привык смотреть на будущее сквозь розовые очки – не поверил ни одному ее слову.

Он вообще не любил гадалок, даже не читал романов о них. Поэтому ученый, взволнованный словами балаганной предсказательницы, внушал ему сложные чувства. Особенно в сочетании с мыслящими машинами, цианидом и экспериментами с позлащением ложек. Уж не был ли Алан Тьюринг и впрямь сумасшедшим?

– То есть он очень разволновался?

– Да; мне так показалось, во всяком случае. Зато потом заметно повеселел…

Корелл поблагодарил Франца Гринбаума и положил трубку.

Собственно, беседа с психоаналитиком дала не так много. Теперь Леонард сомневался, удастся ли ему вообще продвинуться дальше. На пути словно встала стена. Можно было попытаться найти в ней щелку, но времени на это почти не оставалось. Начальство требовало от следователей немедленных результатов. Уже завтра вечером, на официальном слушании, руководитель группы Джеймс Фернс должен был вынести заключение о смерти. Чудовищная до неприличия спешка, в особенности с учетом всех имеющихся в деле неясностей.

Кореллу следовало бы сосредоточиться на главном, но вместо этого он потрогал пальцем корешок одной из тетрадей с записями снов. В левом верхнем углу ее красно-коричневого переплета красовалась небольшая эмблема универмага «Хэрродс».

«Я настоятельно не рекомендую вам читать эти тетради», – говорил Франц Гринбаум. Его предупреждение не возымело действия, разве лишь еще больше раздразнило любопытство полицейского. Корелл осторожно перевернул страницу. На внутренней стороне переплета стояло одно слово: «Сны». Выведенное голубыми чернилами, оно само по себе выглядело обрывком сновидения. Буквы причудливо переплетались, но в целом оставляли впечатление нервозности. И в то же время походили на тайный шифр, требующий разгадки. Корелл встряхнулся. Очевидно, на него тоже подействовала история с гадалкой. Или это сама нечитабельность почерка внушала мысль о тайнописи?

Что же такого могла напророчить Тьюрингу предсказательница? Корелл дорого отдал бы, чтобы это узнать. Собственно, все эти балаганные глупости интересовали его мало, и все-таки… что могло так вывести из колеи Алана Тьюринга?

Разумеется, дело здесь было не только в словах. В таких случаях все зависит от конкретного восприятия, от настроя и внушаемости слушателя. А также от того, какие именно струны окажутся затронуты. Иной может разволноваться при упоминании таких совершенно безопасных предметов, как, например, «насос» или «трактор». Думать и гадать здесь – напрасная трата времени.

Тут Кореллу пришли на ум два слова: «проклятый» и «отверженный». Ты отвержен, Леонард… Ты проклят. Примерно такое слышал он в своих ночных кошмарах. Корелл не понимал этих слов, но они внушали ему панический страх. Поэтому он должен был прочитать эти тетради. В конце концов, это был его профессиональный долг. Кто знает, может, их содержимое помогло бы пролить свет на то, что случилось… В общем, к черту Гринбаума. Корелл пробежал глазами отрывок – один из последних, судя по дате.

Само чтение оказалось делом нелегким. Выражения Тьюринга было сложно истолковать. Прежде всего по причине крайней непоследовательности изложения – автор дневника снов постоянно прыгал с пятого на десятое. Несколько раз Кореллу попалось имя «Кристофер»… «милый Кристофер»… Кто бы это мог быть? Ни малейшего намека, никаких путеводных нитей… Зато помощник инспектора наткнулся на описание ночи, когда Алан Тьюринг «спал в каком-то вытянутом зале и внезапно проснулся: в монастыре били часы». То есть он проснулся во сне? Этого полицейский так и не понял. Он стал читать дальше, как Тьюринг подошел к окну с крестообразной рамой и посмотрел на небо в бинокль. «Над домом Кристофера стояла луна, – писал ученый. – Ночь обещала быть прекрасной, но тут стало происходить нечто невообразимое… а именно начался звездопад». Далее математик вспоминал, как по небу «словно метла прошлась», и в мире стало темнее и холоднее. Алан Тьюринг почувствовал себя одиноким. Запись была датирована 6 февраля 1930 года. «Мысли мои сами собой улетали куда-то во тьму…» Должно быть, математика постигло какое-то горе. Умер Кристофер?