Искушение Хэррингея

В течение нескольких минут тишину мастерской нарушало только шлепание кисти, за которым следовали плевки и негодующие возгласы итальянца. Немало ударов пришлось на кисть руки и предплечье, однако довольно часто Хэррингей оказывался проворнее и ловчее своего противника и поражал его прямо в лицо. Наконец краска на палитре закончилась, и оба участника поединка, запыхавшись, замерли и начали пристально всматриваться друг в друга. Портрет был так густо заляпан красным, будто вывалялся в крови на скотобойне, он судорожно переводил дыхание и нервно вздрагивал оттого, что струйки краски стекали ему за воротник. Тем не менее первый раунд закончился скорее в его пользу.

— Подумайте, — произнес он, упорно не желая сдаваться, — два величайших шедевра, выдержанные в разном стиле, каждый не уступает фрескам в соборе…

— Я знаю, что надо сделать, — перебил его Хэррингей и, выскочив из мастерской, стремглав понесся по коридору к будуару жены. Через минуту он вернулся с малярной кистью и большой банкой эмалевой краски, на которой было написано: «Цвет воробьиного яйца».

Увидев ее, красноглазый дьявол на портрете вскричал:

— Три шедевра — непревзойденных!

Хэррингей крест-накрест хватил кистью по изображению, после чего с силой вонзил ему кисть прямо в глаз. До него донеслось невнятное бормотание: «Четыре шедевра», а затем портрет стал фыркать и отплевываться.

Но Хэррингей уже перехватил инициативу и сдаваться не собирался. Быстрыми, решительными мазками он продолжал закрашивать бившийся в конвульсиях холст до тех пор, пока тот не превратился в однородную блестящую поверхность цвета воробьиного яйца. В какой-то миг на ней снова показался рот, успевший сказать: «Пять шедев…» — после чего был немедленно залит эмалью. Под конец открылся и сверкнул гневным огнем красный глаз — но больше ничто не нарушало ровного блеска подсыхавшей краски. Какое-то время затухавшее возмущение внутри картины вызывало здесь и там легкие морщинки, однако постепенно унялось и оно, и холст сделался совершенно неподвижен.

Тогда Хэррингей — так, по крайней мере, свидетельствует он сам — закурил трубку и, усевшись, уставился на покрытый эмалевой краской прямоугольник, силясь понять, что же это было. Потом, решив полюбопытствовать, как выглядит изнаночная сторона картины, он обошел вокруг мольберта. Ему вдруг стало досадно, что он не сфотографировал дьявола перед тем, как его замазать.

Такова история, записанная мною со слов Хэррингея. В доказательство он предъявил небольшой холст размером 24 на 20 дюймов, покрытый бледно-зеленой эмалевой краской, и клятвенно заверил меня, что его рассказ — сущая правда. Правда и то, что он до сих пор не создал ни одного шедевра — и, по мнению его близких друзей, едва ли когда-нибудь создаст.

1895