Искушение чародея

— Да. Но не за пять минут. И на Виене нет Корон с их технологиями. Здесь вообще никого нет, кроме вашей экспедиции! Одни пальмо-ели, папоротники, мох и грибы. Эта планета только-только до своего каменноугольного периода добралась.

— Глупости какие, — делано засмеялась Тышкевич. — Меня будут идентифицировать на предмет принадлежности к виду Хомо Сапиенс.

Павлыш был с ней полностью согласен. В самом деле глупости.

Спустя полчаса Павлыш уже так не считал.

Они сидели в медбоксе вдвоем с Гражиной — фельдшерицу предусмотрительный Колокот отозвал, от греха подальше, — и таращились на экран экспресс-диагноста. Вернее, на результаты тестов смотрел Павлыш, а женщина — на него, ожидала приговор.

— Слава, что это означает, ты можешь объяснить?

— Ну… Могу. Материал комбинезона совпадает с оригиналом на 99,8 %, ткани эпителия — 97,3 %, нервная ткань — 96,7 %, мышечная — 93,5 %, костная — 86,3 %, кровь — 85,4 %, лимфа…

— Девяносто, восемьдесят — но не сто? Хочешь сказать, во мне сидит что-то… чужое? Но это бред!

— К сожалению, это объективная реальность. Частично твой организм построен из клеток туземных полурастений-полуживотных, классифицированных исследователями Виены как микоиды. Единственное предположение, как такое могло получиться, — тебя разобрали на отдельные клетки, а затем собрали заново. Точнее, вырастили из грибницы. Что-то наподобие технологии Корон. Только на порядок более совершенная.

— И кто же меня клонировал? Грибы?! На этой планете нет разумных существ и никогда не будет…

— А кто сказал, что это признак разума? Мало ли какие защитные механизмы эволюция изобретает! Ваховский микоидов пинал и топтал, потому они и начали защищаться, — высказался Павлыш и сам себе не поверил.

— Их все пинали и топтали, начиная с первой разведэкспедиции. И никого они не «разбирали»! — Неожиданно из уголка глаза женщины выкатилась слезинка. — Слава, я что, не человек больше? Инопланетный биоформ?

— Почему же? Процентов на девяносто ты человек.

Шутка получилась неудачной, и ничего, кроме еще одной слезинки, не вызвала. Потому Павлыш потянулся, чтобы обнять… И замер на полпути. Не человек…

Все же он пересилил мгновенное отвращение. Коснулся пальцами кожи на руке женщины, погладил. Обычная человеческая кожа… на 97,3 %.

— Ладно, не переживай. Пока ничего страшного не случилось.

— Пока? А потом? Что будет потом?

Потом была эвакуация. Колокот объявил ее, едва выслушал — и осознал! — выданные экспресс-диагностом результаты. Даже не захотел ждать, пока «Магеллан» свяжется с Землей. Лагерь покидали так спешно, что бросили и купола, и оборудование для несостоявшейся станции. Павлыш начальника смены понимал прекрасно — не монтажникам разбираться с неожиданными и загадочными особенностями местного биоценоза. Трагичное происшествие одним махом перечеркивало статус планеты. Теперь исследования Виены начнутся заново. Совсем на ином уровне.

С эвакуацией все было правильно. Однако когда речь зашла о Гражине Тышкевич, Бауэр встал на дыбы. «Ноги этого существа не будет у меня на борту! Я не имею права подвергать людей опасности. Тем более, тащить на Землю черт знает что». Формально он был прав, а аргумент, что Тышкевич тоже человек, по крайней мере на девяносто процентов, никого не убеждал, в том числе самого Павлыша. Нельзя быть человеком на девяносто процентов. Либо ты человек, либо… существо. И, следовательно, Гражина вынуждена остаться на планете. Одна. Дожидаться, пока прилетит научная экспедиция и вынесет свой вердикт. Ждать месяц, полтора, два…

Других аргументов у Павлыша не было. Значит, и выбора не было.

— Глеб, я остаюсь на Виене. Я не могу бросить свою пациентку.

— То есть как, «остаешься»? — смысл фразы не сразу дошел до капитана «Магеллана». — Глупости! Это не болезнь!

— А в чем принципиальная разница, можешь объяснить?

— Ничего я не собираюсь объяснять! В конце концов, ты член экипажа. Доктор Павлыш, я приказываю вам вернуться на корабль.

— Вот именно, я — доктор. Я приносил клятву помогать людям, которые в этом нуждаются.

— Людям! То, что она человек, вовсе не факт!

— Обратное — и подавно. Для меня она человек. А люди не должны бросать друг друга в беде.

Бауэр молчал, поджав губы, хмуро смотрел с экрана. Тихо произнес:

— Слава, ты понимаешь, что это самоубийство? Они сделают с тобой то же, что с Ваховским.

Павлыш усмехнулся.

— Почему же? Я оптимист, Глеб. Уверен, мы еще увидимся.

Больше говорить было не о чем. Оставалось выключить передатчик и взглянуть, как стартует катер, увозя последнюю партию монтажников.

А два часа спустя погас и желтый огонек на панели радиостанции. Павлыш и Гражина были в штабном боксе, когда это случилось.

— Все, — вздохнул доктор. — Они улетели. «Магеллан» ушел в гиперпрыжок. В ближайшее время в штабной бокс можно и не заглядывать. Идем?

Гражина кивнула. Поднялась, шагнула к двери шлюза. Обернулась.

— Слава, почему ты остался? Только из-за того, что давал врачебную клятву?

Павлыш помедлил. Улыбнулся.

— А ты в самом деле забыла, когда и как мы познакомились первый раз? «Антей»?

Женщина помедлила. Щеки ее начали наливаться румянцем смущения.