Искушение чародея

Кое-как сочинив, наконец, послание, Павлыш снова надел пиджак и отправился в радиорубку. Он ощущал неловкость оттого, что придется диктовать слова любви радисту Цыганкову, но просить о разрешении отправить радиограмму самостоятельно было бы еще большей глупостью. Радиста на месте не оказалось — скорее всего, резался в шашки со вторым пилотом или возился с огурцами в теплице. Павлыш не расстроился — огромная радиорубка, пыльная, несмотря на все усилия роботов, полная странных приборов, ламп, лампочек, кнопок, кнопочек, тумблеров и верньеров, была любимым местом на корабле. Космический шум, обрывистые сигналы, непонятные фразы на незнакомых языках манили доктора, очаровывали его. Опасливо оглянувшись, чтобы никто не застал за детским баловством, Павлыш осторожно крутанул колесико большого приемника. По экранчику побежала волна сигнала, что-то затрещало, сквозь помехи пробился красивый, густой баритон:

Так пусть же книга говорит с тобой.
Пускай она, безмолвный мой ходатай,
Идет к тебе с признаньем и мольбой
И справедливой требует расплаты.
Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?

«Шекспир, — подумал Павлыш. — Века проходят, слова не теряют силы».

— Шекспир, Владислав Владимирович, — подтвердил звонкий голос Юрика Цыганкова. — Опять в проверку связи играетесь? Договаривались же — без меня к приборам не подходить!

Павлыш потупился, безуспешно изображая вину. Радист обошел его, глянул на приборы:

— Что вы тут у нас накрутили? Позвольте-ка… Да это местная точка!

— Исключено, — возразил Павлыш. — Туристов здесь быть не может, ученых на планете нет. У катера другие позывные.

— Наверняка спринтеры, — поморщился радист. — Пойду, доложу капитану.

Увы, команды энтузиастов студенческого, а то и вовсе школьного возраста, которым приспичило поиграть в первооткрывателей дальних планет, оставались вечной головной болью для серьезных исследователей. Запрещать молодым рваться в космос было неразумно — из спринтеров вырастали настоящие покорители звездных глубин. Но и хлопот бесстрашные юнцы доставляли немало. Если компания голоногих, голоруких, абсолютно не закомплексованных парней и девиц ввалится в общину муннайтов и начнет проповедовать атеизм… Павлыш нашарил в кармане кофейный леденец и, задумчиво перекатывая за зубами конфету, отправился к Позднякову — думать.

Вскоре в капитанском отсеке собрался весь экипаж, кроме пилота Кости. Тот отправился на корабль снимать показания с орбитальных спутников и выглядывать нежданного визитера. Собрание вышло шумным — Жанно заявил, что спринтеры расшевелят осиное гнездо. Если сектанты проявят агрессию, наконец-то найдется повод расселить их, вразумить, отмыть, вылечить, отправить детей на Землю, а взрослых обучить полезным профессиям. А пострадавших Владимир Владиславович живенько воскресит в своей камере. Павлыш не стал поправлять биолога, настроение команды огорчило его куда больше пустой оговорки. Все, кроме Мидзуэ, соглашались с эксцентричным французом, да и сам доктор в глубине души был не против простого решения. Кто бы спорил, муннайты имели право жить, как им хочется, смердеть, плодить водоросли в волосах, но при чем тут дети? И женщины — отекшие, бледные, отупевшие от бесконечного деторождения и изнурительного труда. Павлыш вспомнил, как однажды подарил зеркальце девочке, а мать, глянув в стекло, разбила его об пол.

Взъерошенная, похожая на мокрую воробьиху Мидзуэ забралась на тумбочку и оттуда как с трибуны набросилась на товарищей. «Муннайты не нарушают законов, — твердила она. — Разрушить их хрупкий мир значит уничтожить их самобытность, их культуру, их личности, наконец! Дайте колонистам время освоиться, довериться землянам. Первая ласточка у нас уже есть. За Якобом потянутся молодые. Проблема решится, вот увидите! А пока — остановите спринтеров немедля!» Глядя на девушку, Поздняков поморщился, как от зубной боли — признание чужой правоты не радовало капитана. Но Мидзуэ была права — со смешанным чувством Павлыш наблюдал, как уходит гнев с бородатого, красного лица капитана, как железное «долг» заменяет прочие чувства.

— Я приказываю разыскать спринтеров и постараться остановить их. Контакты с колонистами — нежелательны. Начнут возмущаться — в корабль и марш домой, к мамам. И ни-ка-кой самодеятельности!

Пришлось подчиниться.

Наутро четыре катера отправились прочесывать Амфитриту вдоль и поперек. Раздражительный Костя заявил, что никаких кораблей в атмосферу не входило, никаких чудаков не садилось и не почудились ли вообще сигналы уважаемому радисту и многоуважаемому доктору? Цыганков разозлился — он и так корил себя, что не засек координаты. А планетарный эфир молчал. На всякий случай Поздняков приказал установить пост в радиорубке — если спринтеры на планете, рано или поздно они себя проявят.