Искушение чародея

— Веду я вот к чему. Призраки — это зрители, по-моему. Азартные зрители. А живут они в другом — ускоренном — потоке времени, поэтому мы и видим их так, фрагментарно. Или, может, они просто умеют по собственному желанию его ускорять или замедлять: ну, вот как ты перематываешь фильм, когда там нет ничего интересного. Эти азартные игроки, — продолжал Павлыш, — возможно, даже делают ставки на то, кто выиграет: ависы или мы. И возможно, говорю я себе, нашелся какой-нибудь один — слишком азартный или недостаточно честный — кто готов подтолкнуть чаши весов в нужном ему направлении. Например, убрать одну из фигур с игровой доски.

— Но это же дико, Слава! Вы предлагаете считать представителей ГЦ чем-то вроде варваров!

— Федор Мелентьевич, потлач — тоже не самый современный ритуал. И что бы там ни говорила о ГЦ Эмма, они не вмешались, чтобы спасти ее, даже вергилия не прислали. И сейчас, заметьте, их доблестной кавалерии что-то не видно на горизонте, да?

Они замолчали. Слышно было, как снаружи галдят на домодревах ависы.

— Хорошо. Допустим, в качестве рабочей версии — отчего бы и нет. И что вы предлагаете?

— Если я прав, — спокойно сказал Павлыш, — и если они уже знают, что я догадался, значит, мы на осадном положении. Мы не знаем, каковы правила для зрителей. Не знаем, нарушили их призраки или нет. Нам придется предполагать самое худшее, а это значит — быть начеку и действовать очень быстро. Миша, ты идешь за Урванцами. Пусть бросают весь хлам, берут самое необходимое. И мигом сюда. Вы, Федор Мелентьевич, попытайтесь позвать кого-нибудь из ависов и уточните, что у них там за галдеж. Я буду на подстраховке — ну и присмотрю за Эммой. Вроде бы я сделал все нормально, но… — Он вдохнул и сказал наконец о том, чего боялся все это время, с тех пор, как увидел Эмму раненой. — Если на когтях или лезвиях, которыми ее кромсали, был яд…

— Не забывай еще кое о чем, — заметил Домрачеев. Он уже стоял у входа, одна нога — на лестнице. — Тот, кто это сделал, может вернуться. Если Эмма придет в себя, она наверняка его или ее выдаст. Я постараюсь раздобыть какое-нибудь оружие, хотя, боюсь, у нас в запасе есть только палки-копалки и зулусские дротики.

— Я решил, что огнестрельное оружие — не то, чем следует гордиться нашей цивилизации, — с достоинством пояснил академик.

— Ладно, я побежал. — Домрачеев исчез.

— Федор Мелентьич, — позвал Павлыш. — Вы там поосторожней, хорошо?

— О, разумеется! Мы с ависами давно нашли общий язык, так что недоразумений быть не должно.

Вернулся академик спустя полчаса, весьма обескураженный.

— Это, знаете ли… невероятно странно, да. На мои вопросы никто толком отвечать не стал. Все возбуждены… вот как — помните? — когда мы вручали им подарки. Очень возбуждены. Галдят, мечутся… Да вы и сами слышите, верно?

— Я решил было, что весь этот грай из-за вас.

— Не знаю, Слава, из-за чего. Но странно, очень странно. Полагаю, нам лучше поискать что-нибудь… хм… получше зулусских дротиков. И позаботиться о том, чтобы забаррикадировать входы. Сможем мы перенести Эмму Николаевну в общий зал, где родник? И перегоните туда хлебемотов, наверное…

Они принялись за работу: сперва перенесли все необходимое, затем вдвоем, очень аккуратно, опустили вниз Эмму. Она забормотала какие-то слова, сбивчиво и по-детски отчаянно, но Слава так и не понял, что именно.

Когда прибыли Миша с Урванцами, зал был уже оборудован для возможной осады.

— Есть новости? — с порога спросил Домрачеев. — И чего так тихо у ависов?

— Да нет, напротив, они галдят как оглашенные… — начал было академик — и осекся. Действительно, за то время, пока они с Павлышем занимались охранными мерами, шум на улице стих.

— Вы говорили с ними о призраках?

— Боюсь, не совсем удачно. Изгибатель меня вовсе не захотел слушать, Хранитель смыслов бормотал нечто нечленораздельное, а Растяпа был слишком увлечен спором с Третьей женой. Что-то о ночных древнепеснях, что ли… боюсь, переводчик здесь недопонял или соврал. А Отца я не заметил, возможно, он…

— Отец, — вдруг отчетливо произнесла Эмма.

Они замолчали и обернулись к кровати: Эмма пришла в себя и смотрела на них ясным, внимательным взглядом.

— Помогите, — велела. — Помогите подняться.

— Это исключено! — Слава оглянулся на остальных. — Слишком большие кровопотери, я, как врач, прописываю постельный режим!..

— К черту постельный режим, Павлыш! Вколите мне что-нибудь, чтобы я могла внятно говорить и нормально двигаться. Приказываю как руководитель группы.

— Что происходит? — вмешался Борис. — Эмма Николаевна, кто на вас напал? Призраки? Детеныши? И почему?

— Какие призраки?! Я же говорю: Отец! И ему помогал Хранитель смыслов. Они пролетали мимо, заметили меня и атаковали — сразу, не сговариваясь.

— Хорошо, и чего вы хотите? Обвинить их?

— Я хочу поговорить с ними, и немедленно. Мы все — безмозглые дураки! И я — в первую очередь! Помните, Павлыш, я говорила о том, что во время контакта ошибки неизбежны?

— «И с помощью ошибок нам нужно научиться выявлять разницу и принимать ее как должное»? Извините, наизусть не заучил, цитирую по памяти.